Молот Ведьм

— Если не обидишься, Мордимер, то я позволю дать тебе один совет.

— Только глупец не слушает советов, неважно, хороших или плохих, потому что каждый несёт в себе урок, — ответил я нравоучительно, а он улыбнулся.

— Я слышал, что временами ты излишне… — он прервал, явно ища слова. — Излишне мягок к обвиняемым.

— И речи нет о мягкости, — резко ответил я. — Моё дело искать истину и созидать закон и правосудие. Хотя обычно, к моему прискорбию, это понятия взаимоисключающие.

— Да. Извини, если я тебя обидел.

— Ты не обидел меня, — возразил я.

Я задумался, откуда он мог получить такие сведения. Действительно, я не был скорым на суд человеком и не видел нужды доверять всяким глупым обвинениям. Злые соседи, завистливая семья, обманутые любовники — такие люди уж слишком часто пробовали использовать веру для своего личного крестового похода. И уж слишком часто Скамьи города и герцога прислушивались к этим глупостям. Но меня учили отделить плева от зёрен, и поэтому случалось не раз и не два, когда я вытаскивал кого-то из пыточной или с костра. Но всегда только тогда, когда я был полностью уверен в его невиновности, или правильнее сказать, в малой степени вины.

В конце концов, я помнил слова моего Ангела, который как-то сказал, что в глазах Бога мы все виновны, а тайной является лишь время и мера наказания.

***

Обед был таким обильным и таким жирным, что меня тошнило уже от одного вида Смертуха, который не обескураженный количеством еды, поглощал очередную миску наваристой похлёбки, откусывая периодически от истекающей густой подливой свиной ноги.

— Ховошо, — заговорил он с полным ртом, видя, что я смотрю на него. Я отвёл взгляд, как раз в тот момент, чтобы увидеть у входа в эркер запыхавшегося и покрасневшего от бега Кеппеля.

— У меня плохие новости, Мордимер, — тихо произнёс он. Опёрся о косяк двери. — Очень плохие новости.

— Говори, — вздохнул я, задумавшись, что может быть хуже правления Тинтарелло в городе. Он подошёл ко мне и вопросительно посмотрел на жрущего как свинья и измазанного в подливе Смертуха.

— Можешь говорить при нём, — объяснил я.

— Посланный Его Преосвященством инквизитор умер в корчме в пяти милях от Виттингена, — шёпотом сказал Кеппель. Я взял кувшин и медленно, очень медленно налил вино в кубок.

— Его убили? — спросил я приглушённым голосом.

— Нет, — скривился он. — Он был болен, уже когда выезжал из Хеза. Говорят даже, что очень болен.

— Кто это был?

— Додерик Готтстальк, — произнёс Кеппель. — Ты знал его?

— Ему было под восемьдесят, — фыркнул я. — И уже лет десять он лишь просиживал в саду Инквизиции и грелся у камелька в трапезной. Андреас, этот человек чуть ли не двадцать лет не проводил никакого следствия! Мы посмотрели друг на друга, и в его и в моих глазах было как понимание, так и недоумение. И на самом деле много страха, хотя в этом мы бы не признались даже сами себе.

— Тот, кто его послал, знал, что Додерик не доедет, — сказал медленно и очень, очень тихо Кеппель. — А если даже доедет, то не высунет носа из кровати. Неужели кто-то хочет уничтожить Виттинген?

Нет, Андреас, — хотел я ему ответить, но сдержал себя в последний момент: кому какое дело до какого-то городка? Зато мне кажется, что кто-то усиленно желает уничтожить авторитет Инквизиции.

— Может быть, — возразил я вслух.

Кеппель вынул из-за пазухи кожаную тубу, запечатанную епископской печатью. Вздохнул, перекрестился и разломал сургуч. Вынул изнутри свёрток документов, расправил листы. Вдруг я увидел, как он остановился в одном месте и повторно пробежал текст глазами. Поднял на меня взгляд, и не скрою, то, что я в нём увидел, меня обеспокоило.

— Мордимер, — сказал он медленно и очень тихо. — У меня тут документы из Хеза, которые вёз Готтстальк. Все полномочия и приказы. Знаешь ли, на кого они выписаны? Я уже хотел отрицательно покрутить головой, когда вдруг догадался. И эта догадка заморозила меня до самых костей.

— О, Боже, — сказал я. — На предъявителя. Я встал, с грохотом отодвинув стул.

— Не уговоришь меня на это, Кеппель, — резко произнёс я. — Я могу понять и простить, что ты не ценишь моей жизни, ибо я сам иногда считаю её исключительно паскудной. Но учитывая то, что она у меня только одна, не собираюсь её терять. Какой бы ни была.

— Пожалуйста, Мордимер, присядь. — В его голосе помимо мольбы я также услышал нотку отчаяния. — Пожалуйста… Я с минуту молчал, после чего придвинул стул обратно и сел, как он просил.