Калрэйн что-то говорил, но я не слышал слов. Или не понимал. Ассасин показывал на небо, на пирамиду с Навершием... Я пренебрежительно отмахнулся. Хаос с ней, с этой стекляшкой, можешь сбросить ее в провал, в бездонные глубины. Не стоит она ни капли крови Ломмо или воительницы...
Разгребая груду обезглавленных крылатых тел, скрывавших под собой нельфияду, я видел краем глаза, как Калрэйн подхватил пирамиду, потащил к руинам. Шагал он, хромая, и весьма сильно.
Сверкающий полудоспех не превратился обратно в бригантину, но оказался помят и залит кровью. Разорванная и окровавленная туника тоже не стала штанами и рубашкой. Но смотрели на меня карие глаза Хлады Сельми. С ее загорелого лица, теперь мертвенно бледного. Губы воительницы зашевелились, но ни звука с них не слетело. Только с легким присвистом выходил воздух из разорванного горла. Но я видел, куда устремлен ее взгляд. И к чему попыталась потянуться рука, но лишь бессильно дрогнула.
К Бьерсарду.
– Возьми, – я опустился на колени и вложил рукоять в холодеющие пальцы. – Он твой по праву.
Мне показалось, что ее губы беззвучно прошептали: твой... Что рука попыталась протянуть мне топор. Возможно, я выдавал желаемое за действительное. Но уточнить уже ничего не смог. Через мгновение воительницы не стало.
Прощай, дева... Надеюсь, встретимся в чертогах Пресветлого Сеггера.
Взял Бьерсард я очень осторожно, с нехорошим подозрением, что запросто могу стать калекой... Но, наверное, мне и в самом деле его сейчас подарили. По праву.
Потом я встал, обернулся, – и увидел Калрэйна, склонившегося над Ламмо. Йухабб зей, что там такое, мне показалось, что парня лишь опрокинула крылатая тварь...
Не просто опрокинула. Успела основательно пройтись пастью по груди и животу, выдирая изрядные куски плоти... Калрэйн молча покачал головой. Я и сам все видел. Надежды никакой... Но мне очень хотелось надеяться.
– Держись, Ламмо, – хрипел я. – Держись... Гаэларих поможет, магу залатать такие дыры, – раз плюнуть.
– Я не Ламмо... – слабая тень улыбки показалась на губах умиравшего. – Ломмо... Мы... через день... начинали говорить первыми...
Он замолчал, лишь розовая пена пузырилась на губах, но все слабее и слабее... Дышал Ломмо еще минуты две. Потом умер. Прощай, лучник...
Я никогда не вернусь в Карадену. Никогда не смогу взглянуть в глаза Томмо-барну.
Глава девятая. Душа и сердце убийцы
Иные же, рекущие, будто Пресветлый Сеггер суть чадо Творца, чреслами его порожденное; и сам суть бог, равный Отцу своему, – богохульники великие есмь. Понеже значит сие, будто Творец нерожденный, единый и предвечный, – может, аки тварь любая, плодиться и множиться, жен людских появ.
Калрэйн готовился умереть.
Достал из двойного шва одежды боевую спицу – тяжелую, трехгранную. Оба конца оружия были заточены острее, чем швейные иглы, но ассасин осмотрел и тот, и другой внимательнейшим образом, и выбрал один по каким-то только ему понятным критериям...
Хрустальная пирамида стояла неподалеку. И проклятый кристалл ярко переливался всем своим зловещим многоцветьем. Словно привычно поджидал очередную порцию крови.
Не дождется... Калрэйн умел убивать десятками различных способов, хоть и специализировался на метательном оружии. И был способен сам уйти из жизни безболезненно и бескровно.
Ассасин приставил спицу к уголку глаза...
Я отвел взгляд. Знал: если вогнать тончайшее острие в мозг под определенным углом, не задев глазное яблоко, то смерть и в самом деле будет мгновенной и бескровной. Крохотный прокол незаметен со стороны, и любой врач сочтет смерть скоропостижной, но вполне естественной... Я знал всё (от самого Калрэйна, от кого же еще...), но смотреть не мог. Не хотел.
Однако ассасин не стал спешить... Отложил спицу, спросил у меня задумчиво:
– Ты веришь в Творца? И в Сеггера?
Никогда не слышал от него таких разговоров... Впрочем, на пороге смерти не удивительно. И грех отказывать уходящему в душеспасительной беседе... Вот только нужно ли и можно ли лгать в такой момент? Не знаю...
– Верю, – сказал я твердо. – Может, все не совсем так, как учат наши церковники... Или кандийские... Но стоит над нашим миром какая-то сила. Кто-то сотворил его и управляет им.
– Странно как-то управляет... Тошно порой смотреть на то, что получается.
– Не знаю... Наверное, дает нам слишком много воли. И вся гнусь – наших рук дело.
– Вот и я не знаю... Тоже верю, что кто-то есть, сотворил кто-то и мир, и нас... Но зачем, для чего? Задумался я как-то раз и ничего не понял.
– Ты потому и ушел из Ордена? Оттого, что задумался?
– От нас просто так не уходят... Даже задумавшиеся. Я получил задание.
– Какое? Можешь не отвечать, что уж теперь...