Молотов. Наше дело правое [Книга 1]

Но сколько горечи впитывают в себя тюрьмы и этап. Приходилось быть свидетелем грустных, тяжелых картин. Оскорблений, угроз (в Челябинске, например, я чувствовал себя накануне карцера - помогла немножко тактика в нужный момент -требовали ложек к обеду, в конце концов, получили, но в этой Азии их, оказалось, нигде не дают в тюрьмах и впоследствии нигде не давали, даже в Иркутске, где сидели три недели: ешь, чем хочешь, устраивай очередь), злых и грубых окриков пришлось наслышаться достаточно. В Иркутске человек 6-7 административных схватили-таки тиф в нашей камере. И теперь еще нельзя смотреть на некоторых товарищей, как много сил, здоровья отняли у них пересылки и этап. Самые отвратительные условия в Иркутске. Там нередко и в окна стреляют, и при мне стреляли, камеры набивают смешанными элементами, в большинстве всякий сброд, пища одно “первое” (плохая баланда, из которой сам таскал червей), без ужина, в большинстве случаев к Иркутску приходят без запасов и без монет, да если и монеты есть, выписку с трудом дают. Благо, если есть возможность не совсем прекратить получку сахару, а изредка ситника от товарищей. В камере грязища, спят многие под нарами. Хорошо, что все это позади. И притом постоянная угроза остаться безо всего благодаря сожительству с жульем...

В Манзурке 12 политических административных (между прочим, из Казани Брауде - она, муж которой следует за женой, он помощник присяжного поверенного, учился с моим братом Николаем). Большинство славные ребята, живем дружно и интересы друг друга близки... Моя цель употребить с пользой для головы ближайшие месяцы... Пишите же, ребятки ненаглядные, скорее и больше. Бросьте таинственничать. Где твоя семья, Саша. Как она живет. Как твои братья, сестры - расцелуй за меня Наденьку. Как Витя себя чувствует. Расчудесная ты моя “физаномия”... Распрекрасный ты нос Петрович. Обнимаетесь ли вы, сараи непроходимые. Целуй Гер. Герыча (Германа Тихомирнова. - В. Н.). Надеюсь, тебя не возьмут в армию. Не думаю, чтобы в России уже до плешивых дошло - тогда нам-то грешным куда деться, куда спрятаться. Кончаю, жду, не просто жду, а жду-жду получить от вас писем и вестей. Крепко целую, с радостью думаю, что мы по-прежнему и все больше близкие друзья»⁸⁹.

Режим в Манзурке, как и в вологодской ссылке, был относительно либеральным. Полицейский надзор сводился к тому, чтобы раз в месяц показаться приставу. Жили фактически коммуной. Молотов, как и другие мужчины, колол дрова, убирал избу, женщины готовили, финансы - в общей кассе. Ссыльные регулярно устраивали политические дискуссии, до хрипоты спорили. Особенно сблизился Молотов с сосланными из Питера Петром Залуцким и Пылаевым. Новый, 1916 год «политические» встречали одной большой компанией. Пили водку, самогон, местное чалдонское пиво, в которое для крепости кустарные производители добавляли куриный помет. Старые революционеры-эсеры поднимали стаканы с пением «Марсельезы», социал-демократическая молодежь распевала «Интернационал». Чуть не подрались.

Бежать из Манзурки зимой считалось самоубийственной затеей. Молотов планировал побег на весну. Финансировал Ти-хомирнов. С паспортом Самуила Брауде (он был на легальном положении, паспорт особо не нужен) Молотов (с его-то вятским лицом!) в мае 1916 года благополучно доехал на телеге до Иркутска, а там уже и поезда ходят. Путь из Иркутска лежал в Казань - к Тихомирнову, который только вернулся из Швейцарии от Ленина. У Тихомирнова была под Казанью тихая дача, которую историки этого города помещают в Пустые Морква-ши, Аросев - в Чукашовку, а Батрак - в Чукатовку. Как бы там ни было, на этой даче приятели замечательно провели летние месяцы. Но они не были бы большевиками, если бы ограничились беседами о заграничных и сибирских впечатлениях. «Под предлогом рыбной ловли они переезжали на левый берег Волги, где встречались с алафузовцами, рабочими химического завода, восстанавливали партийные связи, помогали местным большевикам, знакомя их с новейшими работами В. И. Ленина. Тихомирнов привез с собой много номеров большевистской газеты “Социал-демократ” женевского издания»⁹⁰. Скрябину достали другой паспорт - на имя грека, который был освобожден от воинской повинности из-за одного физического недостатка, о котором, однако, Молотов даже не подозревал (из-за чего чуть не погорел).

В Санкт-Петербурге Молотов объявился в начале осени 1916 года под именем Якова Михайловича Каракурчи из города Мелитополя. Отрастил волосы и длинную черную бороду. Со смехом рассказывал, как явился снимать комнату в Озерках, а хозяин его и спрашивает:

- Вы, часом, не грузин будете?

- Нет, я немного греческой крови.

Молотов даже похвастался близкому товарищу, что с такими замечательными документами не страшно переосвидетельствование, необходимое для белобилетников. Приятель, большой дока в этих вопросах, глянул на документы и захохотал:

- А горб у тебя есть?

- Какой горб?

- Самый настоящий, за плечами. Номер статьи, что записан в белом билете, означает «горбун».

Пришлось добывать новый паспорт.