Молвинец

Вот на ботинках остатки божественных глин,

вот на ногтях слюдяные пески араратов!

Это сменилась эпоха на мёртвую, блин,

капитализмов, а проще – продаж и развратов!

Чревоугодий, безумств, разрушений и дрязг!

Вот уже девки в порту стали бабками дома.

Новые шлюхи. И новый танцует экстаз.

Новая Гера и Зевс новый с высверком грома.

В первый я раз погибаю прилюдно за так.

Ибо подруга меня предала за три песто,

за базилик и за сыр, и за сущий пустяк.

А калькулятор подсчёта, что ось земли, треснул.

***

Если б стала сегодня в свою родословную

имена я вбивать, страны, Марсы, созвездия,

в середину вплела бы судьбу многотонную

Карамазова Лёшеньки граммами цезия!

Для источника света. Дробления гравия.

В Казахстане, Монголии, в центре Намибии

есть такой минерал! Весь объём, что Италия.

Если б только смогла – родословную выбрала!

Из неправильных – я!

Для камней нет вместилища.

Для гвоздей не держу золочёные ящички.

К амбразуре кидаюсь! Такая вот силища.

И храбра, как никто.

Хоть на вид я изящная.

Я из тех, кто не спит с нелюбимыми, ежели

есть любимый. Хотя без ответа. Такая вот.

Хоть кругом говорят: Залюбили. Занежили.

Заласкали её. Затаскали. Замаяли!

А она, эко диво-то, «натанцевала» всё.

И авто, и квартиру, и бусы из яхонта!

Но другой режиссёр у меня, если надобно,

и осёл, и осётр, и трассёр Ариадновый!

Договор – с гильотинами, петлями, плахами!

Вы поставьте мне «нравится» в толще столетия,

вы поставьте «люблю» всем врагам гуттаперчевым.

Я везде в этом мире рисую отметины,

и благие дожди рвут и оси, и плечи мне!

Моё хобби – ни кража, ни ложь, ни понятия…

Аттестат: среднерусский, обыденный, базовый.

Слава Богу, не я громоздила распятия,

я была занята чтением «Карамазовых»!

***

Нет, не правда, мы – есть! Нам ли, русским, не быть? Мы повсюду!

Мы в сердцах. Мы в умах. Мы в печёнках, как тот Прометей!

Золотое Руно нам оставило метки повсюду,

(по ночам подношу свои пальцы к лицу, вижу чудо,

там пыльца златорунная светит под кожей моей!)

Нас мечтали изгнать из Болгарии, из Украины,

нам метали вослед злые взгляды, проклятья, мечи,

предрекали нам смерть. Мы – постсмертники – жили. Нам в спины

густо звёзды врезали. И комья кидали нам глины.

Нас мечтали изжечь, разорвать, разодрать, разлучить.

В Бухенвальде, в Освенциме, в газовых камерах, топках.

Но мы были всегда. Но мы будем. И наш не вмурованный вопль

слышен в стенах Кремля. Из варяг прямо в греки все тропки,

что поверх пепелищ и дорог, и иных тайных троп!

Наш исход – это русское пламя, полымя. И это:

Кий, Хорив и сестрица Лебёдушка – скопом, в строку.

Подхрусталие звёзд и вращение мегапланеты.

Собираю я в горсть «Жития» и Слова «О полку»!

И целую причастно, сонатно, прельстительно крохи!

Я рассыпать боюсь мотыльковую эту росу,

наши русские сказы, поверья, присушки и вздохи,

«Голубиную книгу», «Аз, буки», вселенную всю.

А ещё бы – к груди.

А ещё бы – к устам. Вкусно? Сладко?

Малосольно ли? Снежно? Склонившись над каждым листом,

узнавала исход, изначалье, все раны, заплатки.

Все фундаменты. Камни. Все письма. Все знанья. Закладки

в переливах, во звеньях. Я воздух хватала бы ртом!

Я бы трогала Китеж своими во тьме позвонками.

Находилась в ребре бы Адама. И я информацию бы

познавала, струила тогда пуповинно, кровями –

миллионом кровей! Нашей русской всечасной борьбы.

И не надо пасьянс! И не надо гадать на кофейных

фиолетовых зёрнах. И к бабке не надо. Есть – мы!

Вы ещё не видали таких вот бесстрашно упорных.

О, как прав был поэт! Да, «мы – скифы»! И нас «тьмы и тьмы»!

Из цикла «ОГНЕННЫЙ ЭЛЛИПС»

Если бы знала, то я научила бы – как!

Не гореть, не сиять, быть не открытой учёными.

Как нам созерцать невозможнейший мрак,

восходить в небесах пепелищами чёрными.

У людей только звёзды, а мне – эллипс твой

плазм горящих, снедающих, плавящих,

трав и листьев сгорающих, шишек и хвой.

Стой!

Опасно врагам и товарищам!

Секретарша в прихожей. Охранник в дверях. В небе – жарище!

Если б знала, кормила бы знаньями я

и высоким, святым, монастырским, аббатовым.

Траекторий мучительнее, чем кривья:

по-немецки «krivaito», латышски «ckiwe»,

криво-косо у нас под Саратовом!

Этот профиль сияющий!

И свет очей!

Огнь любви!

«Заповедник» Сергея Довлатова,

под ногами нет почвы – лишь сгусток ночей,

нет земли – той рябинной, исплаканной!

Умирать на чужбине сложнее всего!

Вот поэтому в космос, в галактику, млея,

распадаясь по-птичьи в своё серебро,

имя вплавив Эдмунда Галлея!

Прячь-не прячь. А яйцо это в кролике. И

прогорит его серая, мягкая шкурка.

Я, как чучела Маслениц на раз, два, три

поджигаюсь сама без костра и окурка.

Всех сподвижников пламя во мне, бунтарей

и огонь этот рыбий, дельфиний, китовый:

Геростратам такое число алтарей

и не снилось, как смертникам выжженной крови.

Астероидов этих – убийц и пройдох,

мой последний возлюбленный, проще – сожитель,

от его изощрённости взял бы да сдох,

как от зависти жаркой сам Джек-Потрошитель.

А по мне плачет остров зимой Алатырь!

О, не надо, не надо, чтоб об руку – руку!

Я тебе повторяю: сожглись вглубь и вширь

все кощеевы зайцы – по паре за штуку.

Все спалились. И даже ладонь на ладонь

не клади. Я – Везувия лав километры.

Дохристосовый путь. Доязыческий стон,