Моменты

Плохие парни, которые пристрелят их друзей?! Да Что же это за отец такой, который говорит своему ребенку подобные вещи? Майкл посмотрел на Элизабет и увидел маленькую испуганную девочку.

— Он заставил тебя выбросить этого котенка?

Вместо ответа Элизабет взяла прядку волос и принялась накручивать ее на палец. И, как будто ноги больше не держали ее, медленно осела на пол. Там она и осталась, не двигаясь, плотно подтянув колени к груди.

А Майкл сердцем чувствовал, что ему совсем не нужно слышать то, что должно сейчас последовать. И когда Элизабет в конце концов все-таки снова заговорила, ему пришлось напрячься и выслушать ее.

— Он сказал, что меня надо проучить... что это очень важно. Что я должна понять, если есть какие-то правила, а я их нарушаю, то тогда непременно произойдут страшные вещи. А потом... он заставил меня положить на котенка мою подушку. И я должна была так и держать подушку, пока котенок не перестал кричать. Отец сказал, что я помогаю котенку заснуть. Но я, должно быть, не поверила отцу, потому что ему пришлось прижимать мои руки к подушке.

Майкл содрогнулся от такой жестокости.

— А сколько тебе было лет, когда это случилось?

Элизабет нахмурилась.

— Не знаю. Наверное, четыре или пять. Я думаю, это было тогда, когда мы жили в Бостоне, — она сидела совершенно спокойно, взгляд ее был устремлен на стену напротив. — Или, возможно, в Нью-Йорке. Много-много лет назад. Как же это я могла забыть такое?

И она снова погрузилась в раздумье. Он сказал:

— Я читал, что у детей есть такой внутренний механизм защиты, который включается, когда надо оградить их от очень уж плохих вещей.

— Бог мой, интересно, а что же еще я забыла?

— А ты уверена, что действительно хочешь все вспомнить? — осторожно спросил он.

— По всей вероятности, не хочу, — призналась она.

— Твой отец, что же, был болен?

«Да это же и не детство было вовсе», — думал Майкл, пытаясь представить жизнь Элизабет.

— Нет, — ответила она, — не думаю... Ах, ты хочешь спросить, не был ли он психически больным?

— Ну, это объяснило бы его поведение.

— Он и моя мать принимали наркотики, но тогда все, у кого мы когда-либо останавливались, тоже делали это. Не могли же все они быть сумасшедшими.

Теперь Майкл по-настоящему растерялся. Ничто из того, что она рассказывала ему, не соответствовало облику той женщины, которую описывал Амадо.

— Как я понимаю, ты много раз переезжала.

— Да, каждую пару месяцев. А был как-то случай, когда в течение недели мы каждый день меняли дома.

Майкл чувствовал: пора прекратить расспросы. Но он хотел узнать, кто же преследовал ее отца, вынуждая его все время быть в бегах. Но спросил он совсем другое:

— И вы вот так переезжали с места на место, даже когда ты пошла в школу?

— Я не ходила в школу, пока не переехала жить к своей бабушке.

— А как же ты...

— Меня учила моя мать или какая-нибудь из других женщин, с которыми мы жили.

— Твой отец был коммивояжером?

Майкл едва не застонал от откровенной глупости этого вопроса.

Элизабет озадаченно посмотрела на него.

— Коммивояжером?

— Ну, мне просто интересно, почему вы так часто переезжали.

Она провела рукой по лбу.

— Почему я это делаю? Я никогда не рассказывала о своей семье. Не понимаю, что заставило меня разоткровенничаться перед тобой?

— Ну, вообще-то друзья рассказывают друг другу о себе, — подсказал он.

— Ты меня не слушаешь, Майкл, — в ее голосе почти отчетливо слышалась безнадежность. — Когда я сказала, что никогда не рассказывала о своей семье, я имела в виду — никогда.

— Может быть, это все из-за котят.

Она еще крепче обняла колени.

— И это нормально?

— Что нормально?

— То, что я рассказала тебе. Боже мой, я совсем сошла с ума. Что со мной происходит?

— Элизабет, чего ты боишься?

Она колебалась, в голове был какой-то сумбур.

— Честно?

— Разумеется.

— Если ты узнаешь, кто я на самом деле, то нашей дружбе конец.

— Но это же бред!

— Я знаю, что говорю. Раньше такое уже случалось. Множество раз.

Майкл приподнял Говарда и пристроил его на подушку. Потом дотянулся до своих джинсов, натянул их и сел рядом с ней на полу. Вначале он боялся касаться ее, боялся, что она испугается и уйдет. Но когда он посмотрел на Элизабет, жалость затопила его сердце. Он обвил ее рукой и притянул к себе.

— Не существует ничего такого, что оттолкнет меня от тебя.

— А что, если я маньяк-убийца?

— В самом деле?

— Нет.

— Мы можем спорить на эту тему всю ночь напролет. Но ты можешь довериться мне. Или ты боишься, что, если расскажешь, я не смогу сохранить твою тайну?

Она не ответила.

— Элизабет, следующий шаг за тобой. Я не собираюсь насильно толкать тебя к тому, чего ты не желаешь делать.

В большей степени себе самой, чем Майклу, Элизабет сказала:

— Доверившись, я могу слишком много потерять и мало выиграть.

— Тогда не рассказывай ничего. Пусть все остается как было, забудем, что сегодняшняя ночь вообще была.

— И ты действительно сможешь забыть?

Ему даже и подумать-то было страшно, что он мог бы сделать и, конечно, сделал бы ради нее.

— Да, — ответил он без колебания.

Прошло еще несколько длинных минут. Никто из них не говорил ни слова. Наконец Элизабет спросила: