Моменты счастья

Лето далекого 1986 года. На мне темно-синие клешеные джинсы старшей сестры, синяя футболка в красную полоску и с красными же шнурками кеды. Другие дети сейчас гуляют по огороженной территории нашего детсада «Кораблик» под надзором строгой Нины Петровны, сутулой и с крючковатым носом воспитательницы. А я пробираюсь через заросли малины к задней части теплицы с огурцами и помидорами, чтобы вскарабкаться на ее крышу! Дедушка забрал меня из садика и взял с собой на дачу! Вот я уже словно кот, балансируя на деревянных перекладинах, иду по крыше теплицы к заветной и самой широкой доске, на которой я помещаюсь, улегшись на нее в полный рост лицом к небу. Откуда-то со стороны слышу добрый и уютный голос дедушки: «Малыш, ну-ка быстро слезай оттуда! Я тебе что сказал?» Но я уже ничего не слышу! Разлегшись на крыше и положив под голову руки, я прищуриваю глаза и смотрю на плывущие надо мной облака. Мне тепло и спокойно. На лице расплывается улыбка. Кажется, это и есть счастье.

Артем Ткаченко, актер

515

Мне шесть лет. Каждое лето мы проводим у бабушки и дедушки в Ростове-на-Дону. В том самом дворе, куда, выпустив детей утром, можно не беспокоиться до самого вечера. Мы придумали себе новую забаву – набиваемся человек по десять в лифт, и тихо ждем, когда кто-то нас вызовет. Человек, вызвав лифт думает, что он пустой, а оттуда вываливаемся мы целой толпой и по очереди здороваемся. Конечно, мы застряли, было дико душно и страшно вызывать лифтера – всем же, наверное, влетит. Через час нас освобождают, наших «подельников» ждут рассерженные родственники, а нас ведут домой на бабушкину кухню за большой круглый стол. Наливают чай с малиновым вареньем, за окнами сумерки, это время ласточек, рядом бабушка и еще живой дедушка, нас не ругают, нет, даже скорее успокаивают, и я ощущаю, что счастлива здесь и сейчас.

Марина Филюкова

516

Моя мама болеет, ей семьдесят девять. Не рассчитывая особенно на ответ, спросила ее об ощущении счастья в непростой, сиротской жизни. И к моему удивлению, мамочка сразу же, не задумываясь ни секунды (спросите кого-нибудь из нас, вряд ли сразу ответим, будем морщить лоб, напрягать память, стараться что-либо вспомнить…) начала свой незатейливый рассказ.

Детство. Предвоенные годы. Она – маленькая, года четыре, сестра старше на пять лет, отец (в то утро его дома не было) и мачеха (мама умерла, когда моей маме было одиннадцать месяцев).

Утро Светлого Христова Воскресенья. Проснулась. Дома – никого. Вспомнила, что мачеха с сестрой пошли святить куличи. Походила по дому – холодно и голодно. Подошла к печке, увидела горшочек, заглянула в него, а там – молочный кисель! Редкий случай. Ежедневная трапеза состояла из картошки и постных драников из той же картошки. А тут – кисель, да еще молочный! Как мы понимаем, он был предназначен для праздничного пасхального стола. Но наша героиня в силу своего возраста не подозревала об этом, а непрекращающееся чувство голода не позволяло думать больше ни о чем, кроме еды. Она взяла ложку и стала есть. Ела столько, сколько хотела. Наелась! Возможно, а скорее всего впервые за свою жизнь она почувствовала сытость. Ее разморило и потянуло в сон. Устроившись в уголке на глиняном, холодном полу (надо сказать, что спать было где, да только на теплой печи всегда спали мачеха с бабкой, детям не разрешали, а кровать стояла красиво заправленная, на ней никто не спал), маленькая девочка уснула крепким, детским, сытым сном.

Неслыханная дерзость! Вполне объяснимый поступок вечно голодного ребенка мог обернуться бедой. Могло попасть так, что мало не показалось бы. Не исключено, что за это досталось, только вот в детской памяти дальнейшие события не сохранились. Побои и ругань были обычным делом, а вот сытость и ощущения счастья от этого были испытаны впервые. Вот уж поистине…

Все записано со слов нашей мамы, ничего не преувеличено, не приукрашено. В назидание детям, внукам – цените, что имеете, умейте радоваться малому.

А.

517

Это было в 1940, а может быть, в 1941 году. Первый теплый весенний день. Я с молодой, красивой мамой иду по улице Горького. Москва была очень чистая, как будто ее вымыли, и пустая. Мне от мамы передается светлое, радостное настроение, мы переходим на другую сторону улицы, а мимо проходят мальчишки и что-то весело нам кричат, мама оборачивается и смеется. «Что им нужно?» – «Они сказали, что я перчатку уронила, сегодня 1 апреля, день, когда можно в шутку обманывать!» Я поняла потом, что у мамы была особая причина чувствовать себя счастливой – она была в новом шикарном пальто, сейчас сказали бы – в дизайнерском. Что стоило достать его! Найти деньги в то тяжелое время! Потом была война, эвакуация, возвращение. А позже из пальто мама сшила мне, старшекласснице, платье для школьной формы. Конечно, и у мамы, и у меня были были более значительные и яркие моменты счастья, но, думается, я впервые осознала это чувство и запомнила навсегда этот весенний день и счастливую маму.

Марина Астафьева

518