Моммзен Т. История Рима.

Но римское гражданское население выступает на сцену не в одной только роли исполнителя повинностей и служителя, оно участвовало и в общественном управлении. Все члены общины, за исключением женщин и еще неспособных носить оружие малолетних мужчин, стало быть, как гласит формула обращения к ним, все «копьеносцы» (quirites) сходились на место народных собраний, когда царь созывал их, для того чтобы сделать им какое-нибудь сообщение (conventio, contio), или же формально назначал им на третью неделю (in trinum noundinum) сходку (comitia), для того чтобы отобрать от них ответы по куриям. Такие собрания он формально созывал, по правилу, два раза в год, 24 марта и 24 мая, а сверх того, так часто, как находил это нужным; но граждане всегда созывались не для того, чтобы говорить, а для того, чтобы слушать, и не для того, чтобы задавать вопросы, а для того, чтобы отвечать на них. На собрании никто не говорил кроме царя или кроме того, кому царь считал нужным дать слово; граждане только отвечали на царский вопрос без комментариев, без объяснения мотивов, без оговорок и не разделяя вопроса на части. Тем не менее римская гражданская община, точно так же как германская и, возможно, древнейшая индо-германская, была настоящей и высшей представительницей идеи суверенного государства, хотя при обыкновенном ходе вещей эта суверенность заключалась или выражалась только в том, что граждане добровольно обязывались повиноваться своему главе. С целью вызвать такое обязательство царь обращался после своего вступления в должность к собравшимся куриям с вопросом: намерены ли они быть ему верными и покорными и признавать, по установленному обыкновению, и его собственную власть и власть его вестников (lictores), — с вопросом, на который без сомнения нельзя было отвечать отрицательно, точно так же как при наследственной монархии нельзя отказаться от точно такого же изъявления покорности. Отсюда сам собою вытекал тот факт, что при нормальном ходе дел гражданское население не принимало в качестве суверена участия в управлении общественными делами. Пока общественная деятельность ограничивается применением существующих установлений, в нее не может и не должна вмешиваться верховная власть государства: управляет закон, а не законодатель. Другое дело, если являлась необходимость что-либо изменить в установленных законом порядках или только допустить уклонение от этих порядков в каком-нибудь отдельном случае; тогда и по римскому государственному устройству гражданство принимало на себя деятельную роль и пользовалось своею верховною властью при содействии царя или того, кто заменял царя на время междуцарствия. Подобно тому как правовые отношения между правителем и управляемыми освящались в форме договоров посредством словесных вопросом и ответов, так и всякий верховный акт общины совершался путем запроса (rogatio), с которым царь обращался к гражданам и который принимался большинством курий; в этом случае курии без сомнения могли и отказать в своем одобрении. Поэтому у римлян закон имел иное значение, чем мы это понимаем, — это было не предписание, данное монархом членам общины, а договор, заключенный между руководящими органами государственной власти путем ответа, данного на вопрос³⁰. Заключение такого законодательного договора было необходимо во всех тех случаях, когда приходилось вступать в противоречие с обычными правовыми порядками. Так, например, при обыкновенном применении права каждый мог беспрепятственно отдавать свою собственность кому пожелает только с тем условием, что немедленно передаст ее в другие руки; но по закону никто не мог без дозволения общины временно удерживать в своих руках собственность, которая должна перейти после его смерти к другому лицу, а такое дозволение община могла давать не только во время собрания на площади, но и во время приготовления к бою. Отсюда и произошли завещания. При обыкновенном применении права свободный человек не мог без одобрения общины ни утратить, ни уступить своего неотчуждаемого сокровища — свободы, а потому и тот, кто не был подчинен никакому отцу семейства, не мог без разрешения общины вступить в какое-либо семейство взамен сына. Отсюда adrogatio — усыновление. При обыкновенном применении права право гражданства может быть получено лишь путем рождения, и оно не может быть отнято; одна только община могла предоставить и отнять право патрициата, но и то и другое не могло иметь юридической силы без решения курий. При обыкновенном применении права преступника, признанного достойным казни, ожидала неизбежная смерть после того, как смертный приговор над ним уже был постановлен царем или заместителем царя; но так как царь мог только постановлять судебные приговоры, а не миловать, осужденный на казнь гражданин мог избежать смерти, если взывал к общине о помиловании и если судья позволял ему сделать такое воззвание.