Но всего хуже было то, что присущая всякому чисто капиталистическому хозяйству глубокая безнравственность попирала лучшее, что было в обществе и общественном устройстве, и заменяла безусловным эгоизмом и человеколюбие и любовь к отечеству. Лучшая часть нации ясно сознавала, какие семена гибели сеялись этой погоней за денежными спекуляциями; а главным предметом инстинктивной ненависти народной толпы и отвращения здравомыслящих государственных людей было профессиональное ростовщичество, которое уже давно преследовалось законом и по букве права все еще считалось запрещенным под страхом наказания. В одной из комедий того времени говорится: «Я ставлю вас, лихоимцы, наравне со сводниками; если те ведут свою позорную торговлю втайне, то вы ведете ее на публичной площади. Те обирают людей соблазнами, а вы — процентами. Гражданство уже немало издавало против вас законов, но вы нарушали их, лишь только они издавались; вы всегда находили какую-нибудь лазейку. Вы столь же мало боитесь законов, как и остывшего кипятка».
Еще с большей энергией, чем сочинитель этой комедии, высказывался вождь партии реформы Катон. В предисловии к его трактату о земледелии мы читаем: «Можно многое сказать в защиту ссуды денег под проценты, но это — нечестное занятие. Наши предки установили и написали в законах, что вор обязан вернуть им присвоенное вдвойне, а ростовщик — вчетверо; отсюда видно, во сколько раз ростовщика они считали хуже вора». В другом месте он говорит, что разница между ростовщиком и убийцей невелика, и нельзя не отдать ему справедливости в том, что в своем образе действий он не отступал от того, что говорил, — так, например, в бытность наместником Сардинии он своими строгими мерами почти совершенно выжил оттуда римских банкиров.