Моммзен Т. История Рима.

Энний взялся за ту же задачу, что и Невий; но при единстве содержания еще ярче обнаруживалось политическое и поэтическое различие между поэтом национальным и поэтом антинациональным. Невий искал для нового содержания новой формы, а Энний вставлял или втискивал это содержание в формы эллинского эпоса. Гекзаметр заменяет у него сатурнийский стихотворный размер, а манера гомеридов прибегать к разным прикрасам и выставлять предмет рассказа с пластической наглядностью заменяет у него безыскусственное историческое повествование. Повсюду, где это оказывается уместным, он просто переводит Гомера; так, например, погребение тех, кто пал под Гераклеей, описано у него по образцу погребения Патрокла, а под шлемом сражающегося с истрийцами военного трибуна Марка Ливия Столона кроется не кто иной, как гомеровский Аякс; читатель не обходится и без гомеровского воззвания к музам. Эпический механизм в полном ходу; так, например, после битвы при Каннах Юнона на собрании всех богов прощает римлян, а Юпитер обещает им окончательную победу над карфагенянами, предварительно испросив на то согласие своей супруги. В своей «Летописи» Энний не изменяет ни своим стремлениям к новизне, ни своим эллинским тенденциям. Отпечаток этих тенденций заметен уже на чисто декоративном описании мира богов. В замечательном видении, которым начинается поэма, рассказывается совершенно в духе пифагорейцев, что душа, обитающая теперь в теле Квинта Энния, прежде жила в Гомере и еще ранее — в павлине, и вслед затем уже совершенно в духе натурфилософов излагается сущность вещей и говорится об отношении тела к духу. Даже выбор сюжета имеет в виду те же цели — ведь эллинские писатели всех времен находили именно в изложении римской истории самое удобное средство для проведения своих греко-космополитических тенденций. Энний подчеркивает, что «римлян всегда считали за греков и что их обыкновенно зовут грайями». О поэтическом достоинстве многопрославленной летописи нетрудно составить себе общее понятие из того, что было ранее нами замечено о достоинствах и недостатках самого автора. Этот одаренный живой впечатлительностью поэт, естественно, предавался тем же возвышенным порывам, какие вдохнули в италийскую нацию тяжелые времена пунических войн: он не только нередко с успехом попадал в тон гомеровской безыскусственности, но из его строк еще чаще слышатся звучные отголоски римской торжественности и степенности. Это было так же естественно, как были естественны недостатки его эпической композиции; следует полагать, что она была очень бессвязна и небрежна, так как поэт счел возможным написать дополнительную книгу в угоду герою и патрону, о котором прежде вовсе не упоминал. Но, говоря вообще, летопись бесспорно была самым неудачным из всех произведений Энния. Намерение сделать из нее нечто похожее на «Илиаду» служит само для себя критикой. Этим произведением Энний впервые ввел в литературу то уродливое смешение эпоса с историей, которое с тех пор и до настоящего времени бродит в ней как привидение, неспособное ни жить, ни умереть. Тем не менее, это сочинение имело успех. Энний выдавал себя за римского Гомера с еще большим простодушием, чем Клопшток за немецкого, и за такового принимали его и его современники и еще более потомство. Уважение к отцу римской поэзии передавалось по наследству из рода в род; еще Квинтилиан говорил: «Мы должны уважать Энния так же, как уважают старинную священную рощу, в которой могучие тысячелетние дубы более почтенны, чем красивы», а тот, кого это стало бы удивлять, пусть припомнит аналогичные явления — успех «Энеиды», «Генриады» и «Мессиады». Сильное поэтическое развитие нации конечно отбросило бы это почти комическое официальное сопоставление гомеровской Илиады с энниевской летописью, подобно тому как в Германии перестали ставить Каршину наравне с Сафо, а Вилламова наравне с Пиндаром, но такого развития не произошло в Риме. Благодаря тому, что содержание летописи представляло интерес, особенно для аристократических кругов, и благодаря большому умению автора владеть формой, «Летопись» оставалась древнейшим римским оригинальным стихотворным произведением, которое считалось позднейшими образованными поколениями достойным чтения и приятным; таким-то образом дело дошло до того удивительного явления, что в этом вообще антинациональном эпосе полугреческого писателя позднейшие времена чтили истинно римскую образцовую поэму.