Моммзен Т. История Рима.

Напротив того, современная история излагалась связно и подробно: Невий описал первую, а Фабий вторую войну с Карфагеном по добытым ими самими сведениям; Энний посвятил промежутку времени от Пирра до войны в Истрии не меньше тринадцати из восемнадцати книг своей хроники; Катон описал в четвертой и пятой книгах своего исторического сочинения войны, начиная с первой пунической и до той, которая велась с Персеем, а в двух последних книгах, по всей вероятности составленных по иному плану и более подробно, рассказал события, происходившие в течение последних двадцати лет его жизни. Для описания войны с Пирром Энний мог пользоваться сочинениями Тимея или другими греческими источниками, но в общем итоге его рассказы основаны частью на его личных наблюдениях или на сообщениях очевидцев, частью на тех и на других.

Одновременно с исторической литературой и как бы в виде дополнения к ней появляется литература речей и писем; она ведет свое начало также от Катона, так как от предшествовавшей эпохи не осталось ничего кроме нескольких надгробных речей, найденных в семейных архивах, большей частью уже в позднюю эпоху; такова, например, надгробная речь, которую противник Ганнибала Квинт Фабий произнес, уже будучи старцем, над могилой своего сына, умершего в цвете лет. Напротив того, Катон записал в старости те из своих бесчисленных речей, произнесенных в течение его продолжительной и деятельной общественной карьеры, которые были важны в историческом отношении; таким образом он составил нечто вроде политических мемуаров, которые частью включил в свое историческое сочинение, частью, по-видимому, опубликовал в виде самостоятельных дополнений к этому сочинению. Им же был составлен и сборник писем. Неримской историей занимались постольку, поскольку знакомство с ней считалось необходимым для образованного римлянина; еще о престарелом Фабии рассказывали, что ему были хорошо знакомы не только римские, но также иностранные войны, а то, что Катон прилежно читал Фукидида и других греческих историков, определенно доказано. Однако кроме сборника анекдотов и изречений, составленного Катоном для себя по прочитанным им сочинениям, нет никаких следов литературной деятельности в этой области.

Само собой разумеется, что вся эта зарождавшаяся историческая литература простодушно обходилась без всякой критики: ни писателей, ни читателей не смущали никакие внутренние или внешние противоречия. Хотя царь Тарквиний Второй был уже совершеннолетним к моменту смерти своего отца и воцарился через тридцать девять лет после того, тем не менее он вступает на престол юношей. Пифагор, прибывший в Италию почти за целое поколение до изгнания царей, тем не менее считался римскими историками за друга мудрого Нумы. Государственные послы, отправленные в Сиракузы в 262 г. [492 г.] от основания Рима, ведут там переговоры с Дионисием Старшим, вступившим на престол через восемьдесят шесть лет после того (348) [406 г.]. Это наивное пренебрежение к исторической критике особенно заметно проявляется в отношении к римской хронологии. По римскому летосчислению, которое в своих основных чертах установилось, по всей вероятности, уже в предшествовавшую эпоху, Рим был основан за 240 лет до освящения Капитолийского храма и за 360 лет до сожжения Рима галлами, а это последнее событие, упоминаемое и в греческих исторических сочинениях, случилось по их утверждению в год афинского архонта Пиргиона, за 388 лет до н. э., и в 1-й год 98-й олимпиады, из чего следует заключить, что Рим был основан в 1-м году 8-й олимпиады. По считавшемуся в то время несомненно достоверному летосчислению Эратосфена, то был 436 год после падения Трои, тем не менее основатель Рима считался по общепринятому рассказу сыном Энеевой дочери. Катон как хороший финансист проверил этот счет времени и обратил внимание на заключавшееся в нем противоречие, однако и он, кажется, не указал никакого способа устранить это затруднение, так как впоследствии вставленный с этой целью список альбанских царей, конечно, был составлен не им. Таким же отсутствием критики отличалось до некоторой степени и описание исторических времен. Все без исключения исторические рассказы, без сомнения, были окрашены таким же сильным пристрастием, за какое Полибий со свойственной ему хладнокровной язвительностью порицает рассказ Фабия о начале второй войны с Карфагеном. Однако недоверие здесь было более уместно, чем порицание. Было бы некоторым образом смешно ожидать от римских современников Ганнибала беспристрастных суждений об их враге, но в намеренном искажении фактов, поскольку оно не зависит от наивного патриотизма, отцов римской истории нельзя заподозрить.