Моммзен Т. История Рима.

В Риме того времени пагубным образом сочеталось двойное зло: с одной стороны, выродившаяся олигархия; с другой — еще неразвитая, но уже пораженная внутренним недугом демократия. Судя по названиям этих партий, которые появляются впервые в этот период, можно думать, что первые — «оптиматы» — представляют волю аристократов, а «популяры» — волю народа. Но в действительности в тогдашнем Риме не было ни настоящей аристократии, ни истинной демократии. Обе партии в равной мере боролись за призраки и состояли только из фантазеров или лицемеров. Обе они были в равной мере заражены процессом политического разложения и фактически одинаково ничтожны. Обе они в силу необходимости были связаны с существующим порядком, так как у обеих отсутствовала всякая политическая мысль, не говоря уже о каком-либо политическом плане, выходящем за рамки существующего строя. Поэтому обе партии прекрасно уживались друг с другом, их цели и средства на каждом шагу совпадали. Переход от одной партии к другой означал не столько перемену политических убеждений, сколько перемену политической тактики. Республика, несомненно, выиграла бы, если бы аристократия ввела вместо народных выборов просто наследственное преемство или же если бы демократия установила настоящее демагогическое правление. Но оптиматы и популяры начала VII века [сер. II в. до н. э.] были слишком необходимы друг другу и поэтому не могли вступить между собой в борьбу не на живот, а на смерть. Они не только не могли уничтожить друг друга, но даже если бы это и было в их силах, они не захотели бы этого. В результате политические и моральные устои республики все более и более расшатывались, республика быстро шла к полному разложению.

И действительно, кризис, которым началась римская революция, был вызван не этим ничтожным политическим конфликтом. Причины его заключались в экономических и социальных отношениях, которым римское правительство уделяло столь же мало внимания, как и всему прочему. Поэтому зародыши болезни, давно уже проникшие в римское общество, могли теперь беспрепятственно развиться со страшной быстротой и силой. С незапамятных времен римская экономика опиралась на два фактора, вечно притягивающиеся и вечно отталкивающиеся: крестьянское хозяйство и денежное хозяйство. Денежное хозяйство в тесном союзе с крупным землевладением уже вело в течение столетий борьбу против крестьянства. Эта борьба должна была, казалось, завершиться гибелью крестьянства, а затем привести к гибели всей республики. Однако, борьба эта не дошла до развязки, она была прервана вследствие удачных войн; последние сделали возможным обширные и щедрые раздачи государственных земель. Выше уже говорилось (I, 797—808), что в то самое время, когда борьба между патрициями и плебеями возобновилась под новыми наименованиями, непомерно возросший капитал тоже готовил вторичное наступление на крестьянское землевладение. Но для этого был избран другой путь. Раньше мелкого крестьянина разоряли долги, фактически низводившие его на степень простого арендатора у кредитора; теперь его давила конкуренция привозного хлеба и в частности хлеба, добываемого руками рабов. С течением времени Рим пошел в этом отношении дальше: капитал вел войну против труда, т. е. против свободы личности, конечно, облекая эту борьбу, как всегда, в строго законные формы. Вместо прежнего, несоответствующего теперь требованиям времени способа, при котором свободный человек продавался за долги в рабство, капитал использовал теперь с самого начала труд рабов, законно приобретенных за деньги. Прежний столичный ростовщик выступал теперь в соответствующей времени роли предпринимателя-плантатора. Но конечный результат был в обоих случаях один и тот же: обесценение италийского крестьянского землевладения; вытеснение мелкого крестьянского хозяйства хозяйством крупных землевладельцев сначала в некоторых провинциях, а затем и в Италии; переход крупного хозяйства в Италии преимущественно на скотоводство, разведение маслин и виноделие, и, наконец, замена как в провинциях, так и в Италии свободных работников рабами. Точно так же, как нобилитет был опаснее патрициата, потому что его нельзя было устранить путем изменений конституции, так и это новое могущество капитала было опаснее его прежнего могущества в IV и V вв. [454—255 гг.], потому что против него нельзя было бороться изменениями земельного законодательства.