Моммзен Т. История Рима.

Бездну страдания и горя, которую открывает перед нами жизнь этих несчастнейших из всех пролетариев, может измерить лишь тот, кто отважится проникнуть взором в эту жизнь. Возможно, что по сравнению со страданиями римских рабов все несчастья негров покажутся каплей в море. Однако нас занимает здесь не столько бедственное положение самих рабов, сколько те опасности, которые оно навлекло на римское государство, и те меры, которые римское правительство принимало перед лицом этих опасностей. Само собой разумеется, что не правительство создало этот пролетариат и что оно не могло также устранить его. Для этого понадобились бы средства, которые оказались бы еще хуже самой болезни. На правительстве лежала лишь обязанность: устранить при помощи хорошо организованной полиции непосредственную опасность, угрожавшую жизни и собственности граждан, со стороны невольничьего пролетариата и по возможности противодействовать развитию этого пролетариата, поощряя свободный труд. Посмотрим, как выполняла эти две задачи римская аристократия.

О том, как действовала полиция, свидетельствуют вспыхивающие повсеместно заговоры рабов и восстания их. В Италии, по-видимому, возобновились те же страшные события, которые были непосредственным отголоском войны с Ганнибалом (I, 810). Пришлось сразу схватить и казнить в Риме 150 рабов, в Минтурнах — 450, а в Синуэссе — даже 4 000 (621) [133 г.]. В провинциях, понятно, дело обстояло еще хуже. На большом невольничьем рынке в Делосе и на серебряных рудниках в Аттике взбунтовавшиеся рабы были усмирены силой оружия. Война против Аристоника и его малоазийских «гелиополитов» была в сущности войной имущих против восставших рабов.

Но хуже всего, разумеется, обстояло дело в обетованной земле плантаторов — в Сицилии. Разбои, особенно во внутренней части острова, давно уже стали там хроническим злом. Теперь они начали перерастать в восстание. Один богатый плантатор из Энны (Кастроджиованни) по имени Дамофил, соперничавший с италийскими рабовладельцами в промышленной эксплуатации своего живого капитала, был убит своими рабами, доведенными до отчаяния. Вслед за тем дикая банда устремилась в город Энну, где эти явления возобновились в более широком масштабе. Рабы массами восстали против своих господ, убивали их или обращали в рабство. Во главе своей разросшейся армии они поставили некоего чудотворца из сирийского города Апамеи, умевшего глотать огонь и предсказывать будущее. До сих пор его звали как раба Эвном, теперь же, став во главе инсургентов, он стал называться сирийским царем Антиохом. Почему ему и не назваться так? Разве несколько лет назад другой сирийский раб, даже не пророк, не носил в самой Антиохии диадему Селевкидов? Храбрый «полководец» нового царя, греческий раб Ахей, рыскал по всему острову. Под его невиданные знамена стекались из ближних и дальних мест не только дикие пастухи — свободные работники видели в плантаторах своих заклятых врагов и действовали заодно с возмутившимися рабами. В другой части Сицилии киликийский раб Клеон, прославившийся еще на родине дерзкими разбоями, последовал примеру Ахея и занял Акрагант. Оба вождя действовали согласованно и после нескольких малозначительных успехов разбили наголову армию претора Луция Гипсея, состоявшую большей частью из местных сицилийских ополчений, и захватили его лагерь. В результате почти весь остров оказался во власти повстанцев, число которых, по самым умеренным подсчетам, доходило до 70 000 способных носить оружие. В течение трех лет (620—622) [134—132 гг.] римляне были вынуждены посылать в Сицилию консулов и консульские армии. Наконец, после ряда сражений с нерешительным исходом, а частично и поражений римлянам удалось овладеть Тавромением и Энной. Восстание было подавлено. Под Энной консулы Луций Кальпурний Писон и Публий Рупилий простояли два года; в этой неприступной крепости укрылись самые энергичные из повстанцев и защищались так, как защищаются люди, у которых нет надежды ни на победу, ни на помилование. Наконец, город был взят не столько силой оружия, сколько голодом²³.