Момо

Сколько он так спал, Беппо не знал. Проснувшись от холодного дуновения, он открыл глаза и сразу же пришел в себя.

Повсюду на горной цепи мусора стояли Серые господа в изысканных костюмах, круглые жесткие шляпы на головах, свинцово-серые портфели в руках, а тонких губах зажаты маленькие серые сигары. Все молчали и пристально смотрели в сторону самой высокой мусорной кучи, на которой установлено было подобие судейского стола. За столом сидело трое Серых господ, ничем не отличавшихся от других.

В первое мгновение Беппо пронзил страх. Он боялся быть обнаруженным. Здесь его не должно было быть. Но вскоре он заметил, что Серые господа как завороженные смотрят на судейский стол. Может быть, они Беппо вообще не видят, а может быть, они принимают его за какую-то выброшенную вещь? Беппо решил затаиться и молчать, как мышь.

— Пусть агент номер БЛВ (553)ц предстанет перед судом! — прогремел в тишине голос господина, сидевшего посредине.

Клич повторен был внизу и раздался вдали, как эхо. В массе людей открылся проулочек, и одинокий Серый господин стал подниматься вверх по отвалу. Единственное, что ясно отличало его от других, было его лицо, которое стало из пепельного почти белым.

Наконец он появился перед судейским столом.

— Вы агент номер БЛВ (553)ц? — спросил сидевший в середине стола.

— Так точно.

— Давно вы работаете в Сберкассе Времени?

— Со дня моего возникновения.

— Это и так ясно. Обходитесь без липших слов! Когда вы возникли?

— Тому назад одиннадцать лет, три месяца, шесть дней, восемь часов, тридцать две минуты и — с точностью до мгновения — восемнадцать секунд…

Несмотря на то что разговор этот велся очень тихо да еще на большом расстоянии, Беппо странным образом понимал каждое слово.

Господин, сидевший посредине, продолжал свой допрос:

— Вам известно, что в этом городе имеется необозримое число детей, которые таскали сегодня по улицам свои плакаты и щиты и которые даже разработали безумный план: пригласить к себе весь город, чтобы просветить его в отношении нас?

— Это мне известно, — ответил агент.

— Как вы это можете объяснить? — неумолимо продолжал судья. — Как вы объясняете, что детям известно о нас и о нашей деятельности?

— Этого я тоже не могу себе объяснить, — ответил агент. — Но если я могу разрешить себе одно замечание, то хочу изложить Высокому Суду следующее: не надо смотреть на это дело серьезнее, нежели оно есть. Детские затеи, не более того! Кроме того, я прошу Суд подумать о том, что нам без труда удалось не допустить этого собрания, просто не оставив людям времени. Но даже если бы нам это не удалось, я уверен, что дети рассказали бы им просто какую-нибудь примитивную разбойничью сказку. На мой взгляд, мы даже могли бы допустить это собрание, чтобы тем самым…

— Подсудимый! — резко перебил его господин в середине стола. — Сознаете ли вы, где находитесь?

Агент съежился.

— Так точно, — выдохнул он.

— Вы не перед человеческим судом, — продолжал судья. — Вы перед судом себе подобных. Вы точно знаете, что здесь врать бесполезно. Почему вы все-таки пытаетесь врать?

— Про… профессиональная привычка, — заикнулся подсудимый.

— Рассматривать ли затею детей всерьез или не всерьез — это вы предоставьте суду. Но и вы, подсудимый, прекрасно знаете, что никто так не опасен для нашей работы, как дети.

— Я это знаю, — тихо сказал подсудимый.

— Дети, — объявил судья, — это наши естественные враги. Если бы не они, все человечество давно уже было бы в наших руках. Детей намного труднее принудить к экономии времени, нежели взрослых. Поэтому один из наших строжайших законов гласит: детьми заняться под конец. Знаком ли вам этот закон, подсудимый?

— Очень хорошо знаком, Высокий Суд, — тяжело задышал допрашиваемый.

— И все же у нас есть неопровержимые доказательства, — возразил судья, — что один из нас, я повторяю, один из нас разговаривал с ребенком, да к тому же еще выдал ему о нас всю правду. Подсудимый, не знаете ли вы, кто был этот один из нас?

— Это был я, — угрюмо ответил агент номер БЛВ (553)ц.

— Почему вы нарушили наш строжайший закон? — выпытывал судья.

— Потому что этот ребенок, — защищался подсудимый, — этот ребенок встал нам поперек дороги. Я действовал с наилучшими намерениями, в интересах Сберкассы Времени.

— Ваши намерения нас не интересуют, — ледяным тоном возразил судья. — Нас интересует результат. А этот результат — в вашем случае, подсудимый, — не был для нас выигрышем времени. Кроме того, вы еще выдали ребенку некоторые из наших важнейших тайн. Признаете вы это, подсудимый?

— Признаю, — прошептал агент, опустив голову.

— Значит, вы признаете себя виновным?

— Так точно. Но я прошу Высокий Суд учесть смягчающее обстоятельство, а именно: что я был настоящим образом околдован. Ребенок так странно выслушивал меня, что я все ему выложил. Я сам не могу объяснить, почему так получилось, но могу поклясться, что это было именно так.

— Ваши извинения нас не интересуют. Мы не признаем смягчающих обстоятельств. Наш закон нерушим и не допускает исключений. Но этим странным ребенком мы, конечно, займемся. Как его зовут?

— Момо.

— Мальчик или девочка?