Монах

— Кто эта женщина? Я хочу знать ее имя! Я заставлю ее поплатиться за свою дерзость, за то, что она оспаривает у меня твое сердце!

Забыв всякие приличия, она повисла у меня на шее, и я чувствовал на своем лице ее горячее дыхание. Когда я мягко отстранил ее, она яростно бросилась на землю, и ее гнев нашел выход в рыданиях.

— Альфонсо, друг мой, — вскричала она, — будьте свидетелем моего отчаяния, неужели такая всеобъемлющая, такая глубокая любовь не сможет смягчить вашу жестокость? Эта женщина, которая вас любит, что она сделала, чтобы вас завоевать? Какую преданность она вам выказала, чем она пожертвовала ради вас, на что я тоже не была бы способна? Скажите, чем она лучше Родольфы?

Я пытался ее поднять, но мои попытки примирения вызывали у нее только раздражение. Она встала, вся дрожа, и ее ярость немедленно хлынула через край.

— Я узнаю имя моей соперницы, — проскрежетала она угрожающим тоном, — и, когда я его узнаю, ее не спасет никакая молитва. Вы просили только что о моей благосклонности, о моем покровительстве, стало быть, она зависит от меня? Кто она? Я требую назвать ее имя, напрасно вы будете пытаться укрыться от моей мести: вы будете окружены шпионами, и ни один ваш жест, ни один взгляд не ускользнет от меня. Идите, Альфонсо, вы жестоко заплатите за мое разочарование.

Говоря это, она захлебнулась; ярость перехватила ей горло, ее начала бить нервная дрожь, она вибрировала, как струна, которая вот-вот оборвется, и наконец с глухим полустоном-полувздохом рухнула на пол. Я бросился звать людей и, воспользовавшись общей суматохой, вызванной ее внезапным обмороком, покинул комнату, умчавшись так быстро, как только позволяло мне волнение.

Я был сражен. Вот каков был плачевный итог мой дипломатии. Ситуация, в которой теперь оказались я и Агнес, была еще хуже, чем прежде. Жестокое суеверие ее родителей вместе с неестественной страстью ее тетки ко мне, казалось, воздвигли перед нами несокрушимое препятствие. Терзаемый этими горькими мыслями, преисполненный негодования на самого себя и возмущения против судьбы, я бродил по бесконечным коридорам, пытаясь найти выход в сад, когда в одном из низких залов с открытыми окнами я заметил Агнес, сидящую за большим столом, посреди целой горы самых разнообразных свитков и рисунков. Когда я вошел, она даже не подняла голову, настолько была поглощена работой. Я подошел, не говоря ни слова. Она жестом велела мне сесть и показала на груду рисунков, которыми был завален стол. Я взял один из них наугад, исключительно из вежливости, чтобы сделать вид, что я его рассматриваю, пока она не закончит свою работу, но, как только я поднес его к глазам, меня охватило странное чувство.

Снаружи была тихая и прекрасная ночь, луна мягко освещала лужайки, казалось, благоухающее дыхание сада колыхало занавески, мягкая ночная свежесть вливалась сквозь открытые окна, чтобы умереть в свете лампы. Странная улыбка застыла на губах Агнес. Мучительная красота этого часа, присутствие Агнес, одиноко сидящей в этой огромной мрачной комнате, рядом со мной, составляли прекрасный аккомпанемент жуткому содержанию рисунков в моих руках. Их всех объединял центральный сюжет, везде один и тот же, а все вместе они рассказывали дикую, неправдоподобную историю, которая разворачивалась в целой серии картин. Казалось, все они доказывают одно и то же.

Я спросил Агнес, не она ли автор этих, таких оригинальных и странных, композиций. Они были выполнены в очень редкой технике. Это напомнило мне день, когда еще ребенком я случайно наткнулся на гравюру, представляющую шедевр испанской готики. Форма заостренных башен, которые вырастали из зелени совсем не так, как по логике они должны были подниматься (соответственно несколько странной детской логике), — все это меня погрузило в неописуемое недоумение. Они показались мне каким-то отклонением от природы, похожим на одно из тех бесполезных чудовищ, которыми она иногда развлекается. Глядя на рисунки, я почувствовал присутствие какой-то настоящей тайны, но это достигалось в меньшей степени сутью изображенных предметов, чем в каком-то допущенном нарушении естественных законов. Между тем один из этих сюжетов меня поразил больше других своей отвлеченностью, которая заключалась одновременно в позах всех персонажей и в строгой геометричности места действия.