Монах

Саша молчал. Он просто не знал, что отвечать.

— Ну ладно, что не сделаешь для хорошего человека. Значит так: двенадцатого января необходимо быть на призывном пункте.

— Двенадцатого? — удивился Саша.

— Так точно, двенадцатого. Подойдешь лично к начальнику пункта и скажешь, что от меня.

— Хорошо.

— Хорошо-то хорошо, да ни хрена хорошего, — забавно окая, сказал военком, и рассмеялся. — Не «хорошо», а «есть», салага. Вот тебе мой телефон, позвонишь, если что не так. Понятно?

— А что мне делать до двенадцатого?

— После Новогодних праздников выходи на работу.

— Меня уже уволили.

— Уволили, радуйся. Отдыхай.

— Можно и домой съездить?

— Можно, только вернись вовремя, мне проблемы не нужны. Ясно?

— Так точно! — козырнул Саша и с облегчением покинул кабинет весельчака-военкома.

Уже на улице он вспомнил: у меня же две недели свободного времени! Может, мне и вправду съездить домой?

Несмотря на свою простоту и очевидность, эта мысль поразила его. Она была с ним неотступно, до самого вечера. Перед глазами стоял их маленький дом в три окна, два из которых смотрели на огромное колхозное поле. Летом на этом поле росли рожь и пшеница, которые под дуновением ветра волнами раскачивались из края в край. Если смотреть от гумна, поле было похоже на море. От солнца и ветра оно сверкало ослепительным блеском. Над хлебами висел желтый туман: нежная золотая пыль над сочной зеленью. Никто не проходил мимо этой красоты, каждый остановится и полюбуется ею. Зимой поле надежно укрыто белым одеялом. От солнечных лучей белый цвет несколько раз в день меняет оттенки, от нежно-голубого до светло-желтого.

Когда Саша вспоминал о доме, перед его глазами прежде всего оживало поле. Дом и поле были неотделимы друг от друга. «Дом» — это не только постройки и огород. Дом объединял в себе реку, деревенскую улицу, лес, сенокосные поляны, школу, и много-много других мелочей, без которых не бывает настоящего дома.

Заскочив в общежитие, и закидав в сумку свои скромные пожитки, Саша понесся на вокзал, благо, тот находился в «шаговой» доступности. Удивительное дело, еще со студенческой поры вокзал для него — второй дом. Может, громко сказано, но бывал он, и сейчас бывает на вокзалах чаще, чем в кино, в магазинах и столовых. Ему глаза завяжи, по шуму сможет определить, где зал ожидания, комнаты для отдыха, и как попасть к платформам, и где железнодорожные кассы. Нет у нас вокзалов без электричек. Может, где-нибудь в глуши, где раз в сутки проходит поезд.

Электричка, хоть и вид транспорта, но это предмет особого разговора. Все пути-дороги сходятся в центре города, от которого в оба конца идет электропоезд, быстрый и удобный, громыхающий и дребезжащий, холодный зимой и душный летом.

В электричке жизнь кипит каким-то особым манером. Кто-то мирно досматривает сны, кто-то хохочет над анекдотами, кто-то грустит, плачет или смеется, изливая душу родному, или знакомому человеку, работяги играют в карты. В электричке много студентов. Интересно видеть, как во время сессий в вагонах, где они сидят, наступает тишина, которую нарушает усердное сопение, да скрип ручек от переписывания пропущенных лекций.

А сколько веселья и неподдельной радости возникает у молодых, когда в вагон входят контролеры. На вооружении вечно безденежных и безбилетных студентов сотни объяснений отсутствия билета. От обычного — не успел, до самых невероятных, жутких и кошмарных историй.

Электричка все пять студенческих лет была основным видом транспорта для Саши. Он привык к ней, как другие привыкают к автобусу, трамваю. Когда бы он и откуда не возвращался в общежитие, все было на автомате, главное успеть к отходу электрички. Расчеты на секунды, бывали случаи, когда в вагон влетали с ребятами на ходу.

Вот и сейчас электричка уносила его в областной центр. Весь вагон, как всегда, был полон, Саша стоял в тамбуре, вдыхая запах потных тел, винного перегара. Было впечатление, что стоявшие люди приклеились друг к другу. Но никто не роптал, все знали, что по-другому не будет, а многие привыкли к такому состоянию, и мирно храпели, словно были уложены вертикально.

— Ну вот и домой, — думал Саша, только были бы билеты на самолет, все-таки канун Нового года. Вот удивится мама, и сестренки тоже. Надо купить подарки, но это в аэропорту. Господи, пусть хоть здесь повезет.

— Парень, убери сумку, весь бок уже продавило, — услышал он.

Чуть повернув голову, даже не голову, а скосив глаза, он увидел пожилого мужика, пытающегося отодвинуть сумку. Саша втянул в себя воздух, с трудом снял лямку сумки с плеча, и, тяжело переминаясь, сдвинул ее между ног. Стоять стало неудобно, но помеха была убрана. Он опять стал думать, как прилетит домой.

В зале аэропорта людей было больше, чем в электричке, все свободное пространство было занято. Кто-то сидел, кто-то лежал. Все как всегда.

Саша всю ночь просидел у окна кассы в ожидании чуда, оно, к его счастью, произошло. На его глазах какой-то чудак сдал билет.

— Повезло тебе, — сказала кассирша, — такое редко бывает в Новогоднюю пору.

— Редко, но бывает, — почти запел Саша.

Она улыбнулась ему в ответ.