Монах

Саша не стал спорить. Кто его знает, может, это и есть та самая неведомая сила, которая подняла его в дорогу? Может, мамины слова через сотни километров дошли до его сердца, и произошла удивительная встреча.

— Ты не веришь?

— Верю, мама, верю.

— Схожу, позову твоих сестер. Вот радости-то будет!

— Да что ты, мама, я и сам сбегаю.

— Увидят тебя там, не отпустят. А я хочу, чтобы мы встретили Новый год всей семьей. Когда еще такое счастье выпадет?

Он остался один. Может, это сон? — думал Саша. Нет, не похоже на сон. Я дома. Какое же это счастье! Все здесь было просто и уютно. Вот старый деревянный сундук, мама рассказывала, что он гораздо старше ее, и пришел к ним от ее родителей. Иногда на сундук стелили матрас, и Саша спал на нем. У стены стоит старая железная кровать, накрытая лоскутным одеялом, он его помнит с раннего детства. Маленькие сестренки спали на ней «валетом». Кровать украшена полоской ткани с вышивкой и кружевами, на подушках наволочки, тоже с вышивкой.

Рядом с кроватью, у окна, где висят простенькие ситцевые занавески, основательно расположился комод. Но центром дома всегда был телевизор. Вместо тумбы под него приспособлена столешница старинной швейной машинки «зингер» с ножным приводом.

Пол утеплен домотканными дорожками.

Он заглянул на кухню. И здесь все было по-прежнему. У стола почетное место занимал двухстворчатый буфет. За стеклом буфета — простенькая посуда. В красном углу икона Богородицы, под ней горящая лампадка. Рядом с большой русской печью — полка для кастрюль и чугунов. Все как-то уютно, тепло, радостно. Тишина, только тикает старый будильник, да скрипят половицы.

И запахи были родные. В кухне пахло свежим хлебом, диким таежным чесноком — черемшой, и вареными яйцами. В зале пахло геранью. Возле маминой кровати летал легкий запах духов «Красная Москва».

Саша сел на стул, закрыл глаза, и сам не заметил, как уснул…

* * *

Время в родной деревне пролетело быстро, словно миг. Его окружали родные лица соседей, родственников, друзей по школе. Дни были короткими: не успеешь встретиться, поговорить, попить чаю за праздничным столом, и солнце, плавно минуя середину дня, скрывалось за Красным Яром. Снова вечер.

Деревня поразила Сашу. Она умирала. Когда человек болеет неизлечимой болезнью, а затем уходит навсегда — это естественно. А вот когда умирает деревня у всех на глазах — это трагично и больно. Скоро здесь будет море. Закончат строить плотину, сделают подпор воды, и все. В каждом доме об этом говорят. Одни радуются, что переедут в город и будут жить в благоустроенных домах, другие, в основном старики, горюют.

Уже год на полях, окружавших деревню, ничего не сеяли. Саша помнил, что вокруг деревни всегда росли рожь и пшеница. Стебли высокие, упругие, они доходили до плеч. Ходить по полю было категорически запрещено, дети с раннего возраста знали, что совершить «потраву» — большой грех. К концу лета приезжали комбайны, оставляя после себя коротенькую жесткую стерню и высокие скирды.

В каждом доме держали корову, свинью, кур, иногда коз, уток, гусей. О собаках не было и речи, половина деревенских мужиков — охотники. Кошки плодились бессистемно, и не принадлежали никому — их кормили все, а жили они там, где захочется. Сейчас все стало другим. Вокруг деревенских полей визжат пилы, деревья с шумом падают вниз. То, что хранили веками, как естественную защиту от ветра, рубят под корень. На деревенской улице появились «дырки», это дома вместе с хозяевами переехали на новое место.

Молодежь уезжает в город, многие предприятия закрылись работы нет. Все живут ожиданием новой жизни. А пока ждут, спиваются с тоски.

В деревне остался один из Сашиных одноклассников, Вовка Анисимов. Работал он на лесоповале. Уже в конце своего импровизированного отпуска Саша дождался его приезда из леса. Рубка шла вахтовым методом. Вовка оставался таким же, как и прежде: высоким, симпатичным, всегда с улыбкой. Встретив Сашу, тут же предложил «по граммульке», а когда тот замахал руками, сказал со смехом:

— Главное — предложить. Я тоже не пью. — Подумал и добавил, — один.

— Ну, рассказывай, как ты тут?

— А ты не видишь?

— Вижу.

— Так чего рассказывать?

— Про жизнь.

Вовка молчал, смотрел по сторонам, потом нехотя ответил:

— Ты знаешь, в деревню часто приезжают наши одноклассники. И все спрашивают «про жизнь». Хотя все видят, какая вокруг жизнь. От такой жизни и разбежались все. Большинство. А я вот не сумел уехать, не решился. Родителей не могу бросить. Ты же видел их…

— Да ладно, чего ты. Я же не об этом спрашиваю.

— А о чем?

— Ну, как твои личные планы? Куда после затопления собираешься?

— Личные планы в тумане. Валька моя уже умотала отсюда, и меня даже в известность не поставила…В армию меня не берут, нашли плоскостопие. Пока работаю, а там видно будет. Ты лучше о себе расскажи, — сказал Вовка…

— Да тоже нечего рассказывать. Учился в техникуме, работал мастером на стройке, сейчас ухожу в армию.

— Ну, вот и поговорили. Видишь, Саня, сколько не виделись, а поговорить не о чем. Пойдем на улицу, чего мы дома торчим.