Монах

Радостно весной. Долины выглядят эффектно, словно зеленая прерия, живописные холмы зарастают высокой травой и цветами. Красные маки трепещут на ветру. Меньше месяца длится это благословенное время. Весенние дожди прекращаются, зеленый покров исчезает, летняя жара все сжигает. И словно насмешка, вдали видны снежные вершины гор — величественные и холодные.

Зимой все заметает снегом, и такой мороз опускается на землю, что не выдерживает металл. А люди выдерживают все.

В Афганистане мало автомобильных дорог, а звуков паровоза никто не слышал в каменных джунглях. Горы буквально изрезаны тропами и тропинками. Часто можно видеть, как по безлюдной пустыне, под палящим солнцем идет караван. Друг за другом шагают верблюды, нагруженные вьюками. В них — драгоценный каракуль с мелкими тугими завитками шерсти, или снаряды, или оружие, или наркотики. Караван-баши и погонщики верблюдов одеты в широченные шаровары и длинные овчинные шубы. На головах белые и цветные чалмы, на ногах мягкая кожаная обувь с загнутыми носами. Молодым солдатам, не привыкшим к этим пейзажам, хочется к родным берегам полноводной реки, вода в которой холодная даже в жаркие дни…

Саша встряхнул головой. И сразу родные милые места исчезли, и перед глазами — нынешняя жизнь. Налево — штаб, прямо — казарма, за ней столовая. Потом баня, потом склады. За складами автопарк и мастерские, радиостанция, накрытая маскировочной сетью. За каменным забором видны дувалы, огороды, уходящая в горы дорога. После ангаров — длинное здание узла связи. Одна стена выкрашена в белый цвет — это экран. Фильмы проектировали из «клуба» — двухэтажного вагончика. За клубом — плац для построений и строевой подготовки.

Союз где-то далеко, за горами. Как тяжело быть вдали от родных мест! Как там мама, последнее письмо от нее было так давно. Она ложилась на операцию. Он написал несколько писем, но сестры не отвечают. Неужели что-то случилось? Как плохо без весточки из дома! Он посмотрел на высокое небо, потрогал крестик на груди, подаренный мамой.

Роман вбежал в мастерские, словно за ним кто-то гнался.

— Ты чего, Рома?

— Саша, уходим в рейд.

— Когда?

— Через два дня.

— Далеко?

— Ну, кто мне маршрут скажет.

— У меня все в порядке, последний танк одеваю.

— Слушай, давай попросим ротного, чтобы ты с нами сходил.

— Не пустят.

— А вдруг?

— Давай попробуем.

Они пошли в штаб. Ротный посмотрел на ребят с недоумением.

— Да что в рейдах хорошего, сами подумайте. — Потом, взглянув на Сашу и что-то прикинув в уме, позвонил командиру полка.

О чем они говорили, Саша не понял. Положив трубку, ротный буркнул:

— Собирайся.

Саша и Рома вышли из штаба, на крыльце столкнулись со старшиной из роты связи.

— Петров, — окликнул старшина. — Тебе письмо, вертолетчики привезли.

— Ну, наконец-то, — с облегчением вздохнул Саша. Второй месяц ни слуху, ни духу…

— Возьми в узле связи.

Письмо было от сестры. Он распечатал его и сразу начал читать, глотая строчки. И вдруг остановился. Прочитал еще несколько слов, и еще, потом еще: «Саша, мама умерла, сердце не выдержало операции…». Как это умерла? Он зажал листок бумаги в руках, медленно ступая, словно слепой, пошел в мастерские.

Роман, увидев приятеля, сразу понял: произошло несчастье…

— Саша, я тебе нужен?

— Нет, Роман, спасибо. Я побуду один.

Роман молча смотрел на Сашу. В глазах его застыл вопрос.

— У меня мама умерла.

Саша зашел в каптерку, закрыл на крючок дверь. Прочитал еще раз письмо. Он ни о чем не думал, ничего не хотел, кроме тишины. Ему нужна была сейчас тишина, как воздух. Он расстегнул на груди гимнастерку, нащупал на груди маленький железный крестик, который дала ему мама, как оберег. Его-то она сберегла, а сама не сумела уберечься.

Почему-то он вспомнил, как мама учила косить траву. На заливном лугу — трава по пояс. Делая первый прокос, она пропускала Сашу вперед:

— Смотри, Саша, — приговаривала она, — чуть поднимешь косу, и срез будет высокий, сена мало. По земле косой начнешь водить, всю траву землей перепачкаешь. Вот как надо, — показывала она. — Ровнее держи косу, вот так, хорошо…

Солнце палит нещадно, от скошенной травы идет острый запах. Прошли по прокосам, разбросали траву, чтобы сохла лучше.

— Устал, родной, — слышит он голос мамы, — присядь вот здесь, — она расстилает у куста черемухи большой холщовый мешок.

— Нет, я не устал, — пытается он сопротивляться.

— Отдохни чуть-чуть. Перетрудишься, будет хуже.

Он прилег, закрыл глаза, и провалился в забытье. Сколько он спал, неизвестно, но мама за это время скосила больше половины поляны.

И снова визжат косы, и снова падает трава. Саша торопится, он слышит голос мамы:

— Не торопись, сынок, все будет хорошо…

Он не торопится, хотя коса в руках становится тяжелой, словно чугунной. И опять он отдыхает, а мама машет и машет своей литовкой, словно усталость ее не берет. Вечернее солнце вот-вот закатится за Качинскую сопку, и Саша с мамой идут домой. Мама впереди, с двумя косами в руках, он еле плетется сзади. Все болит: и руки, и ноги, и спина. Мама замедляет шаг…

— Потерпи, осталось немного.