Монах из Мохи

За два дня женщины рассортировали его образцы, и Мохтар в спешке упаковал посылку Виллему в Аддис-Абебу. Пришел в центр DHL в Сане, где у него потребовали доплату, – иного он в Йемене и не ожидал. Он не раз все взвесил и знал, что отсылает три образца общим весом три килограмма. Но сотрудник DHL уверял, что посылка весит 4,2 килограмма, и требовал лишнюю сотню долларов.

– Слушайте, – сказал Мохтар, – вот не надо. Я же знаю, что там три кило.

Клерк опять взвесил посылку, и весы вновь показали 4,2. Может, он на них рукой надавил? Нет, руки у него по швам. С мелким жульничеством Мохтар сталкивался сто раз по всему Йемену, но это просто поразительно. Видимо, сотрудник перенастроил весы.

Мохтар снял посылку с весов и снова положил. Опять 4,2 кг. Очень интересно. Мохтар вскрыл коробку, затем все три пакета. Первый пакет – нормально. Второй пакет – нормально. А в третьем он увидел что-то черное и блестящее. Похоже на «зиг зауэр». На его «зиг зауэр». Торопясь все упаковать, Мохтар кинул «зиг зауэр» в пакет с кофе и чуть не отправил в Эфиопию заряженный пистолет.

Виллем попробовал образцы и два из трех объявил прекрасными. Кофе из долины Хувар получил 88,75 балла, кофе из Удайна – 89,5. А вот кофе из Райской долины переферментировался и никуда не годился.

Но это было неважно. Поскольку Хубайши следовал инструкциям Мохтара, у Хубайши теперь было десять тонн высококачественных зерен из долины Хувар и семь тонн из Удайна. И Мохтар знал, что может все это купить. Восемнадцать тысяч килограммов высушенных ягод обойдутся примерно в двести тысяч долларов, а через Виллема несложно будет распродать весь контейнер торговцам спешелти-кофе в США, Европе и Японии. Хубайши уже подготовил грузовики и шоферов – уж возить кофе по стране он умел. Мохтару осталось только оплатить этот кофе, обработать и рассортировать.

Но когда он позвонил инвесторам, думая, что они тоже обрадуются и высоким баллам, и тысячам килограммов кофе – доступного вот прямо сейчас, отмечал Мохтар, – те остались невозмутимы. Нас беспокоит ситуация в стране, сказали они. Похоже, Йемен вот-вот рухнет.

– Ну? – спрашивал Хубайши. Он теперь звонил каждый день.

– Жду денег, – врал Мохтар. – Со дня на день должны поступить.

Каждое утро Мохтар звонил и умолял инвесторов вложиться в начинание, которое он тут начинает, и каждый день Хубайши звонил и интересовался, планирует ли Мохтар заплатить за кофе, который пообещал выкупить. Хубайши говорил мягко, но шли недели, и Мохтар понимал, что рискует потерять весь кофе, тонну за тонной. Хубайши нужно платить фермерам и кооперативам – он продал пять тонн из Удайна, затем пять тонн из долины Хувар. Мохтар смотрел, как кофе утекает сквозь пальцы, и это доводило его до отчаяния.

В знак доброй воли Хубайши отдал ему пять тонн удайни. Взял с Мохтара десять тысяч долларов, а остальное – почти на сотню тысяч – продал в кредит. Это не беда. Мохтар не сомневался, что в конце концов убедит инвесторов выкупить кофе, за которым они его послали, но пока встал вопрос, куда девать эти пять тонн.

Складов у Мохтара не было, фабрики тоже. У Зафира на фабрике такие условия, что везти кофе туда неохота. В Сане Мохтар знал лишь одну фабрику, помимо Зафировой, – «Райян» Эндрю Николсона. Николсон был первым американцем в йеменском кофейном бизнесе, которого обнаружил Мохтар. Абдо, конечно, предостерегал, но выбора не было. Хубайши надо отгрузить зерна, а Мохтару надо где-то их обработать.

Глава 27 Американцы

Когда Мохтар приехал, Али аль-Хаджри, правая рука Эндрю Николсона, стрельнул из винтовки в воздух. Настроение у всех было праздничное. Мохтар поздоровался с Али и Эндрю, а затем увидел фабрику изнутри – и там все оказалось совсем не так, как Мохтару намекали. Работники довольны и дружелюбны. Сортировщицы поют. Мохтара мигом осенило: Абдо Альгазали не хотел сводить его с Эндрю не потому, что Эндрю непорядочен, просто было ясно, что Мохтар и Эндрю поладят и вместе будут непобедимы.

Эндрю говорил по-арабски с акцентом, характерным для Саны. Они не сразу решили, на каком языке им общаться – на йеменском арабском или американском английском. Выбрали английский, и Мохтар услышал тягучий говор американского юго-востока. Несообразно, комично даже в устах человека в маавазе, с йеменской бородой и весьма убедительным йеменским кинжалом на поясе. Эндрю смахивал на местного не меньше Мохтара.

Однако вырос Эндрю в сельском районе Луизианы. Играл в бейсбол, женился на своей школьной подруге Дженнифер. В колледже учился на инженера, потом ушел в продажи. Он был успешен, но неугомонен и вскоре снова пошел учиться – теперь на медбрата. Через несколько лет, уже медбратом в хьюстонской больнице, он работал с врачами и другими сотрудниками из мусульманских и арабоязычных стран и заинтересовался. Было это уже после 9/11, и Эндрю – возможно, внутренне протестуя против нетерпимости, которой в детстве насмотрелся и наслушался в Луизиане, – сдружился с коллегами из Египта и Иордании. Как минимум хотел, чтоб они понимали: здесь им рады.