Монах из Мохи

– Вылезайте, – сказал один.

Ему было за тридцать, чисто выбрит, в ветровке и спортивных штанах. Лоб стягивала тонкая черная бандана. Мохтар невольно припомнил Парня-каратиста.

Ахмед вылез, задрав руки над головой. Следом вышел Садек. Мохтар прополз через всю кабину и выбрался на яркое солнце.

Парень-каратист спросил, куда они направляются, и Мохтар объяснил. Предъявил американский паспорт. На Парня-каратиста паспорт, видимо, произвел впечатление. Последовали дебаты между ним и остальными, а затем невозмутимый Парень-каратист вернулся и сказал:

– Ни о чем не волнуйтесь. Вы под моим командованием.

Мохтар про себя улыбнулся. Где этот человек раскопал такую фразу? «Вы под моим командованием». Все эти люди, которые играют в солдатиков, – они так серьезно к себе относятся. Скорчив мрачную гримасу, Парень-каратист тяжело опустил руку Мохтару на плечо:

– С вами порядок. Вы американец. Вам беспокоиться не о чем. А вот эти двое… советую вам с ними расстаться.

– Не могу, – сказал Мохтар.

– Нам придется отвезти их в отдел полиции и допросить. Можете побыть здесь.

– А потом вы их привезете?

– Привезем, – сказал Парень-каратист.

Люди на блокпосту вели себя так дисциплинированно, Парень-каратист говорил так мягко и по-деловому, что Мохтар, Садек и Ахмед расслабились. Парень-каратист невозмутимо объявил, что Садека и Ахмеда отвезут в полицию, его помощники невозмутимо завязали обоим глаза, потом невозмутимо усадили в белую «тойоту-хайлакс». Мохтара загипнотизировала эта рутина, эта эффективность и непринужденность – все смахивало на простую бюрократическую процедуру, тревожиться не о чем. Мохтар поступил, как ему велели, то есть перестал беспокоиться: надо подождать какой-то час, ничего страшного.

Мохтар сошел с дороги на белый песок и сел. Вместе с ним присели комитетчики, и вместе они посмотрели на Аденский залив. Прямо на виду, в нескольких милях от берега, стояли три боевых корабля США. Мохтар раздумывал о том, насколько проще все бы сложилось, если бы американское правительство эвакуировало своих граждан. «Вот же три корабля. Господи боже».

И все равно пляж был прекрасен. Ни души, только Мохтар и его охрана. Мохтар снял сандалии и зарылся ступнями в мельчайший белый песок – на ощупь как пепел. Просеял его руками, задрав лицо к солнцу. Солдаты спросили про его работу, и вот Мохтар уже показывал фотографии на телефоне – Хайма, Бура, Хадджа, Бани Матар, Ибб, Утман, – фотографии горных террас, поразительных чудес высокогорного сельского хозяйства.

– Это Йемен? – спросил один солдат помоложе.

Он никогда не выезжал из Адена. Он и не догадывался, что в Йемене бывают такие пейзажи.

Мохтар сказал, что да, это Йемен, все это Йемен, в этой стране много чего есть – не только Аден, не только Сана. Вокруг столпилось еще больше народу, и Мохтар все возил пальцами по экрану, влево-вправо, показывал им сушилки, красные ягоды, ярко-зеленые листья, загорелые лица фермеров и их детей.

Другой человек, еще моложе первого, спросил то же самое:

– Это правда Йемен?

Из грез их вырвал гул приближающегося автомобиля. Белый «хайлакс» развернулся поперек шоссе, из кузова выпрыгнул крупный человек. И уставился на Мохтара.

– А ну сюда! – заорал он.

Человек был в спортивном костюме и кожаной куртке. В кузове сидели еще пятеро – большинство вооруженные.

Атмосфера переменилась так резко и радикально, что Мохтар подскочил и бросился к этому человеку, забыв сандалии на пляже.

– Поедешь с нами. В фургон, – велел Кожаный.

Места в кузове не было, и Мохтар шагнул к пассажирской дверце. Пока что все были так дружелюбны – казалось, сидеть спереди среди новых друзей логичнее всего – свидетельство гостеприимства.

– Не сюда! – рявкнул Кожаный. – Назад!

Мохтар отступил. Кто-то схватил его и связал руки за спиной. Чем-то мягким связал – как будто полоской ткани, оторванной от рубашки. Хотелось забрать сандалии с пляжа, но было ясно, что момент упущен. К тому, что грядет, Мохтар отправится босиком.

Потом ему завязали глаза. Повязку затянули торопливо, и правым глазом Мохтар кое-что видел – землю под ногами.

Его подсадили в кузов, он устроился на кожухе колеса, и машина тут же стартанула. Свистел ветер, воздух густел. Они возвращались в город.

– Проклятый ты хусит! – перекрикивая ветер, заорал Кожаный. Он тоже сидел в кузове.

– Я не хусит, – ответил Мохтар.

Он старался держать себя в руках, говорил на классическом арабском. Ясно, что они прислушиваются – надеются уловить слабейший намек на северный акцент.

– Пристрелим тебя, – сообщил Кожаный.

И вновь Мохтар постарался сохранить безмятежность и ясность ума, изобразить нейтральность наблюдателя, цивилизованного гражданина мира, угодившего в гущу чужой схватки.

– Вам нужно такое на вашей совести? – спросил он.

– На моей совести мертвецов полно, – сказал Кожаный. – Я сегодня уже двоих ваших кокнул.