Остальные мужчины были, похоже, давно и прочно не в себе. Какие-то пациенты психбольницы из кошмаров. Мохтар вспомнил людей, которых видел на улицах Тендерлойна. В уголке камеры один человек задрал мааваз и присел. Под ним разлилась лужа мочи, ручеек потек к босым ступням Мохтара. Тот попятился и чуть не сбил с ног еще одного узника. Спросил, давно ли все эти люди тут. Узник был такой помятый, что Мохтар ожидал услышать в ответ: «Да уж который месяц», но тот сказал:
– Четыре дня.
«Что, и мы тоже через четыре дня такими станем? – подумал Мохтар. – Четыре дня назад они все были нормальные? Нет», – решил он. Они в тряпье, бубнят себе под нос. Народные комитеты, очевидно, перевезли их сюда, чтоб не путались под ногами во время боев. Иного объяснения нет. Со всего города собрали душевнобольных – обычно-то они ошиваются на улицах – и упрятали сюда ради их же безопасности.
– Я твою бабку отдеру! – завопил сиплый голос.
Кричал старик, босой и слюнявый, – и подобные соображения он потом выкрикивал еще час.
Мохтар нашел место у дальней стены и к ней прислонился. Ахмед подался к нему:
– Я больше не могу.
Глаза у Ахмеда были отчаянные.
– Успокойся, – сказал Мохтар. – Мы тут ничего поделать не можем. Зато мы хотя бы в безопасности.
Но Ахмед хотел на волю.
– Я твою бабку отдеру! – снова завопил старик.
Мохтар перешел поближе к двери камеры.
Он подслушал, как два надзирателя говорили про порт Мохи. У одного в Джибути была родня, и, судя по всему, между побережьями до сих пор курсировали суда – возили лук и скот из Мохи в Джибути.
– Я твою мамашу отдеру! И сеструху твою!
– Надзиратель! – взревел Ахмед. Чокнутый дед кричал громко, но у Ахмеда получилось громче. Самообладание его было на исходе. – Надзиратель! Надзиратель! Умоляю! Прошу вас!
Один относительно чистый заключенный подошел к Мохтару.
– Уже познакомился с Аммаром? – спросил он. И описал человека в кожаной куртке. – Повезло, что выжил. Видишь вон там кровь? – Он показал в темный угол. – Он там двоим головы отрубил.
Смотреть Мохтару не захотелось. И он не знал, стоит ли верить, – узник смахивал на самого здравого психа в этой камере.
– Надзиратель! – опять закричал Ахмед.
Мохтар с Садеком пытались его утихомирить, но без толку. Ахмед больше не мог.
– Надзиратель! Надзиратель! Надзиратель! – выл он.
– Угомонись, – сказал Мохтар. – Иди к окну. Подыши.
Ахмед все орал:
– Надзиратель! Надзиратель!
– Идиот! Нас же прикончат! – прошептал Садек.
В конце концов к двери подошел молодой надзиратель. Ахмед кинулся к нему, потянулся сквозь решетку, обнял его колени. Изо всех сил постарался их поцеловать. В Йемене это традиционный жест мольбы.
За спиной у надзирателя возник другой человек – немолодой чиновник с длинной бородой. В маавазе и рубашке поло. Похоже, он пользовался авторитетом – здесь пока еще не попадалось более высокопоставленных лиц.
Мохтар подошел. С такой бородой старик почти наверняка религиозный – может, он оценит, какую школу Мохтар прошел в юности.
– Господин, – сказал Мохтар, – мне кажется, произошла ошибка. Нам не место среди этих людей. Я ученый человек. Я год провел в медресе.
Медресе Мохтар ненавидел всей душой весь год, но сейчас надеялся, что учеба принесет плоды.
– Откуда вы? – спросил чиновник.
– Из Ибба, – ответил Мохтар. – Я учился у ваших имамов.
Это распалило любопытство чиновника. Мохтар процитировал несколько стихов из Корана на классическом арабском. Выбирал он стихи, где речь шла о милосердии, гостеприимстве, обращении с пленными.
Бородатый старик обернулся к надзирателю:
– Этим людям здесь не место. Откройте дверь.
Ахмед поднялся на ноги. Садек подошел к двери. Надзиратель отпер замок, и бородатый повел их троих наверх, а один надзиратель поплелся следом. Пришли они в тесный кабинет – там стоял стол, а больше почти ничего не было.
Дверь открылась, и появилось знакомое лицо. Мохтар не сразу сообразил, где его видел. А потом вспомнил. Молодой человек в борцовке и шортах, которому понравилось лицо Мохтара. Увидев, что Мохтара арестовали, Борцовка разъярился:
– Что здесь происходит?
Бородатый пожал плечами. Навскидку не поймешь, каковы отношения между этими двоими. Бородатый минимум на пятнадцать лет старше, но Борцовка, похоже, выше рангом. Борцовка ревел и расхаживал туда-сюда – обращение с Мохтаром и его друзьями чуть не довело его до припадка.
– У меня слов никаких нет! – орал он. – Что эти люди здесь делают? Кто это разрешил?
Мохтар внимательно за ним наблюдал. Театральность этого гнева напоминала любительскую постановку «добрый коп / злой коп». Борцовка стучал кулаком по столу, стучал кулаком по стене.
В кабинет зашел еще один сотрудник. Чисто выбритый, седовласый. В нормальные времена он, пожалуй, был бы начальником отдела полиции. Теперь он, как и все в народном комитете, носил гражданское. Он заверил Мохтара, Ахмеда и Садека, что это все ошибка. Кожаный Аммар проявил самоуправство, сказал седовласый, и все трое могут идти.
Бородатый шагнул к Мохтару.
– Моя жена тоже из Ибба, – сказал он. – Сожалею, что так вышло.