Монах поневоле

Совсмъ неузнаваемая, будто возрожденная, вернулась Вра въ домъ замужней сестры своей, которая въ то время жила въ Петербург и пріютила ее у себя, несмотря на проклятія и угрозы не хотвшей ничего слышать и ничего соображать Марьи Степановны.

X

Елецкій съ Алабинымъ уже нсколько мсяцевъ жили снова вмст. Елецкій, возвратясь въ Петербургъ, очень спокойно объявилъ «братцу», что Вра ему надола и что онъ оставилъ ее съ новорожденной плаксой-двчонкой въ деревн.

— Нтъ, видно не судьба мн быть женатымъ человкомъ, — сказалъ онъ:- больше году никакая любовь во мн не держится. Не даромъ видно піиты наименовали Амура проказникомъ, вчно-то онъ проказы творитъ надо мною… вонъ старики толкуютъ, будто съ рожденіемъ ребенка супружеская любовь утверждается, а я какъ заслышу пискъ, такъ хоть въ петлю… противно мн все сіе…

— И зачмъ было огородъ городить.
И зачмъ было капусту садить?!..

— проплъ Алабинъ.

— Къ чему тутъ разсужденіе! зачмъ да почему? «Довлетъ дневи злоба его», и ты, отче, по своему духовному сану, долженъ знать сіе и поступать согласно сему…

Проговоривъ это, Елецкій засмялся, вслдъ за нимъ и Алабинъ. Разговоръ о прошломъ и о Вр былъ конченъ; пріятели зажили развеселой жизнью.

Но съ воцареніемъ императора Павла этой жизни былъ положенъ предлъ. Новые порядки показались «братцамъ» жестокими и «неудобоносимыми». Присмирвъ и сдержавши себя мсяцъ, другой, они ршили, что въ столь тяжелыя времена для нихъ осталось одно: выйти въ отставку, ухать въ деревню и постараться найти себ тамъ удовольствія и наслажденія нсколько иного рода.

Однако, пока еще отставка не была получена, они обязаны были нести службу.

На слдующій день посл разговора Вры съ государемъ Елецкій и Алабинъ присутствовали на развод. Они на себя были не похожи въ новыхъ мундирахъ, въ огромныхъ сапогахъ и перчаткахъ, въ букляхъ и косахъ. Они грустно перемигивались съ товарищами и съ затаенной злобой и презрніемъ посматривали на «гатчинцевъ», надъ которыми до сихъ поръ всегда такъ подсмивались и которыхъ теперь должны были слушаться, какъ опытныхъ наставниковъ.

Показался государь, окруженный свитой. Все примолкло, подтянулось, вытянулось въ струнку. Многіе читали про себя молитву, каждый боялся шевельнуться, чтобы какимъ-нибудь незначительнымъ, но неформеннымъ движеніемъ не навлечь на себя гнва.

Впрочемъ на этотъ разъ государь былъ, повидимому, въ хорошемъ расположеніи духа; онъ остался доволенъ и солдатами и офицерами и весело разговаривалъ съ окружающими.

Разводъ былъ оконченъ. Вс чувствовали, что гора свалилась съ плечъ — такой счастливый день былъ въ диковинку. Вдругъ государь, обернувшись и оглядывая всхъ офицеровъ, громкимъ голодомъ спросилъ:

— Капитаны Елецкій и Алабинъ здсь?

Произошло движеніе; у всхъ упало сердце. Елецкій и Алабинъ, ни живы, ни мертвы, вышли изъ рядовъ и приблизились къ государю.

— Вы? — произнесъ онъ, кивнувъ Елецкому.

Тотъ сначала не сообразилъ, но затмъ понялъ вопросъ и, заикаясь, назвалъ себя.

Брови императора сдвинулись, на губахъ мелькнула презрительная усмшка.

— Ступайте домой! — грозно сказалъ онъ и удалился.

Алабинъ и Елецкій стояли, какъ обезумвшіе. Но приказъ государя слдовало исполнить какъ можно скоре. Они поспшили домой и, едва вошли въ свою квартиру, какъ были арестованы…

На слдующій-же день стала извстна резолюція императора на прошеніе Вры Промзиной. Она гласила: «Похитителя дочери бригадира Вры Промзиной, капитана Елецкаго, не медля разжаловать и сослать куда будетъ указано. Вру Промзину, наравн съ его законною женою, признавать имющею право на ношеніе, буде она пожелаетъ, фамиліи соблазнителя, равно какъ и дочь ея, прижитую съ онымъ, считать законною. Что-же касается до внчавшаго ихъ капитана Алабина, то такъ какъ онъ иметъ склонность къ духовной жизни, послать его въ монастырь и постричь въ монахи».

Въ двадцатыхъ годахъ, въ Александро-Невской Лавр обращалъ на себя вниманіе пожилой монахъ необыкновенно красивой наружности. Онъ отличался смиреніемъ и строгостью жизни. Къ нему стекались со всхъ сторонъ за совтомъ и утшеніемъ, и приходившіе возвращались отъ него съ облегченнымъ сердцемъ, Нуждавшимся въ примр онъ разсказывалъ, какъ долгое время самъ погрязалъ въ грхахъ и распутств, какъ, насильно постриженный, былъ полонъ проклятіями и хулою и какъ, наконецъ, черезъ нсколько безумныхъ лтъ Господь очистилъ его сердце и просвтилъ его разумъ.

— Други мои, — говорилъ старецъ вдохновеннымъ голосомъ и радостно блестя глазами:- только здсь, въ этой обители, я позналъ величайшее счастіе, какого ни на мгновеніе не испыталъ въ моей свтской, грховной жизни. Велико милосердіе Божіе, коли мн, презрннйшему изъ гршниковъ, Онъ далъ вкусить сіе счастіе!..

Этотъ «святой старецъ», какъ его вс называли, былъ Алабинъ.

1880 г.