— Избавься от него. — сказал Ом. Ударь его по голове, чего стоишь, и брось около статуи. — Заткнись. — сказал Брута, снова сталкиваясь с проблемой, которая возникает, когда говоришь с тем, кого никто другой не слышит. — Зачем же так из-за таких мелочей. — сказал Дблах. — Это я не тебе. — сказал Брута. — Разговариваешь с черепахой, да? — сказал Дблах. Брута выглядел виноватым. — Моя мать под старость разговаривала с тушканчиками. — продолжал Дблах. — Животные — отличное средство в моменты стресса. И во времена голода тоже, конечно. — Этот человек не честен. — сказал Ом. — Я могу читать его мысли. — Серьезно?
— Что — серьезно? — сказал Дблах. Он искоса взглянул на Бруту. — В любом случае, она составит тебе компанию в путешествии. — С каком путешествии?
— В Эфебу. Секретная миссия по переговорам с неверными. Брута понимал, что удивляться не стоит. Новости распространяются по замкнутому мирку Цитадели со скоростью лесного пожара после засухи. — А, сказал он. — это путешествие. — Говорят, поедет Фрайят. — сказал Дблах. — И тот, другой. Eminence grease. — Дьякон Ворбис очень мил. — сказал Брута. — Он был очень добр ко мне. Он дал мне попить. — Чего? Никогда бы не подумал. — сказал Дблах. — Конечно, я ничего против него не имею. — поспешно добавил он. — Чего ты разболтался с этим тупицей? — вопрошал Ом. — Он… мой друг. — сказал Брута. — Я бы хотел, чтобы он был
* * *
Исходя из принципа, что сон в одиночестве провоцирует грех, Брута делил спальню с еще 23 другими послушниками. Больше всего это озадачивало самих послушников, ибо уже после секундного размышления становится ясно, что существуют целые наборы грехов, доступные только в компании. Но это потому, что секундное размышление и является самым большим грехом. Люди по натуре склоны куда больше прощать себе во время своих одиноких размышлений. Так что Бруте пришлось удалиться в сад вместе со своим Богом, ворчащим на него из кармана робы, где он теснился вместе с мотком веревки, парой садовых ножниц и несколькими завалявшимися семенами. Наконец его выудили оттуда. — Слушай, я все никак не мог тебе