Монахиня. Племянник Рамо. Жак-фаталист и его Хозяин

Сначала может показаться, что Хозяин — это «безличный атрибут энергичного слуги». Ничего интересного собой он будто и не представляет. В его жизни «три главных занятия: нюхание табака, часы и Жак». Он капризен в своем безделье, вспыльчив и трусоват. И хотя обойтись без Жака-слуги и Жака-собеседника совсем не может, постоянно соблюдает дистанцию и способен поколотить для острастки. Но вскоре мы узнаем, что это «страстный, увлекающийся, любознательный человек», который тоже, хотя и с некоторым промедлением, способен извлекать из путешествия жизненные уроки. Мнения Жака и Хозяина переплетаются, скрещиваются и, наконец, сходятся, раскрывая потаенный смысл обоих образов. Всадники и их лошади — это две пары друзей, подсказывает Дидро на первых же страницах романа. Хозяин тоже философ и в надменности своей вначале мнит себя более проницательным и глубоким мыслителем, чем Жак. В припевке Жака «все предначертано свыше» ему видится легкий и удобный способ задобрить судьбу, высказать покорность року, и он снисходительно подтрунивает над слугой. Но спор о совмещении свободы воли с железной силой обстоятельств, словесная дуэль, которую они ведут с переменным успехом, слишком серьезна, чтобы отделаться шутками. Всадники скачут все дальше, к опасному продолу.

Жак утверждает, что судьбы людей заранее записаны в «великом свитке», — он фаталист. Но Жак и пантеист, он пребывает в убеждении, что между физическим и духовным миром нет различий, и скептически относится к идее загробной жизни — вот какую еретическую мысль заронил ему в голову некий армейский капитан, поклонник Спинозы!

А как же быть, в таком случае, с афоризмом «все предначертано свыше»? Предначертано свыше? Великие слова, иронизирует Хозяин, уж не записано ли в великом свитке, что Жак в такой-то день сломает себе шею? Не записана ли там и такая мелочь, что кто-то кого-то сделает рогоносцем? И наставительно укоряет Жака, когда тот в очередной раз готов воспрепятствовать злу: зачем же вмешиваться, если зло предначертано свыше? Значит, не предначертано, значит, «внутри себя я свободен», заключает Хозяин. Но Жаку ничего не стоит опровергнуть его самоуверенность. Вопреки всякому благоразумию Хозяин полюбил низменную женщину, и мошенник де Сент-Уэн запутал его в векселях, заставил признать своим чужого ребенка. «Три четверти нашей жизни, сударь, мы проводим в том, что хотим и не делаем… И делаем, когда не хотим». Под давлением фактов Хозяин соглашается с Жаком. И вот перед читателем как будто предстают уже два поклонника фатализма. Но с окончательным мнением торопиться не следует.

Художественная ткань «Жака-фаталиста» сложна прежде всего в философском смысле. От первой до последней страницы роман полемичен. Дидро спорит здесь с самим Вольтером, и в споре этом, как у Жака с Хозяином, некоторые уступки служат трамплином для непререкаемых утверждений и отрицаний. Да, именно Вольтер в «Кандиде» высмеял ложность «предустановленной гармонии» Лейбница (якобы уравновешение в мире добра и зла) и разоблачил пассивность фатализма; он подверг осмеянию само Провидение, разделив случайные пути жизни и главное направление прогресса. Да, это Вольтер призывал «возделывать свой сад» и видел в свободном творческом труде единственный выход из житейских противоречий. Здесь он провозвестник свободы. Но почему же Вольтер утверждал, что опыт свидетельствует о существовании бога и что если бога нет, то его надо выдумать, чтобы держать «анархические» массы в узде? Почему труд превращается у него только в моральное средство борьбы против развращенности, скуки и бедности, а переделка мира самими тружениками отодвигается в тень? Дидро-художник сумел решить ту дилемму свободы, перед которой стал в тупик Дидро-философ: человеческая деятельность, конечно, определяется обстоятельствами, но она же и изменяет обстоятельства. Опровергая Хозяина, Жак удивительно непоследователен: он каждый раз пытается предупредить несчастье и лишь потом изворачивается, как подлинный софист. А когда случается поистине черное дело, Жак страстно восклицает: «Небо хочет! Никогда не знаешь, что оно хочет и чего не хочет, да оно и само, быть может, не знает». Фразеология сама по себе, оказывается, ничего не значит. И название романа тоже иронично: Жак вовсе не фаталист. Он не приемлет покорности судьбе, но отвергает и «свободное», то есть стихийное течение жизни. Он всегда и во все вмешивается, иначе совесть его замучает.

Жак презирает собственную болтовню, если она не ведет к действию. Он сам называет себя «подлым негодяем», который носит ливрею «вместо того, чтобы вернуться к земледелию, самому полезному и почетному занятию». Работа, труд — вот о чем тоскует Жак, и в этом урок для его Хозяина, прозревающего жизненное величие своего слуги. Когда чернь принимается рассуждать, все погибло, говорил Вольтер; все спасено, утверждает Дидро, не скрывая любви к своему незнатному герою.