Монахиня. Племянник Рамо. Жак-фаталист и его Хозяин

Двойное лицо, разорванное сознание. И отрицание всякой морали, полнейший нравственный релятивизм. Стоит ли пребывать в бедности, когда вокруг тьма глупцов, которые могут подкормить? Тут уж никакой брезгливости, тут нужен «ум круглый, как шар, а характер гибкий, как ива». Выгодно быть правдивым — говори правду, выгодно фальшивить — фальшивь. Добродетель, утверждает он, вовсе не заложена в природе человека, это опасная выдумка философов, равносильная отвращению к богатству. Пороки и есть практические добродетели, счастливо обладая ими, можно «держать ноги в тепле». Но вот беда — Племяннику Рамо не удалось стать крупным злодеем. И он с такой завистью обсуждает красоты преступлений, что душу Философа охватывает «отвращение и ужас».

Племяннику Рамо ведомы все способы существования среди знатных и богатых. Сначала лесть. Даже грубую лесть «потребляют большими глотками, а правду — по каплям», надо только умеючи притворяться искренним и скрывать подлинные мысли. Потом шутовство: забавляй тех, кто тебя кормит, а сам забавляйся над ними исподтишка. Племянник Рамо давно открыл, что чванство высших есть оборотная сторона низости покровительствуемых. Но, в конце концов, даже король — шут своего шута. Знание этого и есть жалкая месть холопа. Лишенный всяких средств к существованию, Племянник вынужден пресмыкаться, он готов целовать туфлю своего очередного благодетеля, лишь бы получить пристанище и кусок хлеба. Но это не мешает ему пылко ненавидеть сильных мира сего. Червяк ползет, и я ползу, — говорит он, — когда нам не мешают, «но мы выпрямляемся, когда нам наступят на хвост; мне наступили на хвост, и я выпрямился». Приживальщик мстит обществу, цинично разоблачая его постыдные тайны. И в этом бунте проявляются остатки человеческого.

В эпоху общественного распада цинизм — как дрожжи: вызывает брожение мысли и способствует обнажению подлинного лица общества. Мысль циника может быть глубоко проницательной. Племянник Рамо понимает суть общества, в котором живет. «Золото — все, а остальное без золота — ничто». «Кто богат, не может себя обесчестить, что бы он ни вытворял», — вот каковы его афоризмы, которые относятся не к отдельным лицам, а ко всему порочному обществу. Он, не затрудняясь, срывает покровы со всех священных иллюзий. Картина нравов абсолютистской Франции, которую столь убедительно рисует остроумный циник, тревожит ум Философа своей непреложностью. Что правда, то правда, и трудно поверить, что здесь помогут благие пожелания. Поможет ли и «великая кутерьма»? Дух собственности поистине есть дух морального падения; социологические догадки Дидро обрели в «Племяннике Рамо» художественную, живую убедительность. Революция была еще впереди, но на горизонте уже вставал мрачный силуэт капиталистического общества, черты которого Дидро угадал в разложении общества феодального и предсказал устами шута. Основа буржуазной морали — лицемерие, и, требуя нравственности от окружающих, лицемер оставляет полную свободу для себя. Циник же правдив в самооценках, не терпит грубого принуждения и хочет быть мерзавцем сознательно. Таков Племянник Рамо. Хоть на время, он полностью откровенен и требует того же от других, возвышаясь тем самым и над ними, и над самим собой. Парадоксальный характер. Абсолютное его извращение, по словам Гегеля (в «Феноменологии духа»), есть его торжество; бесстыдство получает значение величайшей истины. И добродетель терпит полное поражение со стороны «диковинного» типа, по-мефистофелевски соединяющего апологию всех смертных грехов с их внутренним пониманием.

Беспомощность нравственной позиции Философа перед циническими разоблачениями Племянника Рамо — это своего рода самокритика просветительского разумна, сознание его ограниченности перед нарастающими противоречиями и сложностями жизни. В этой повести, замечал далее Гегель, Дидро отводит себе жалкую роль благонамеренной личности, «честное сознание» которой есть «необразованное бессмыслие». Приговор Гегеля чрезмерно суров, и не повлияла ли на него извечная враждебность идеализма материалистическому учению? Ведь хотя отождествлять Дидро с его персонажем так уверенно и нельзя, но именно в логике спора Философа с шутом, через сложное отношение его к своему собеседнику, раскрываются все более глубокие слои внутренней жизни последнего. Точные реплики Философа высекают из принципиальной безнравственности Племянника Рамо искры задавленной и затаенной человечности, которые, конечно, тут же угасают в грязных потоках цинизма. Философ жалеет своего собеседника, и в этой жалости есть доля и его торжества. Положение Племянника Рамо, в сущности, безвыходно. Остро ощущая враждебность всех социальных сил и не в состоянии примкнуть ни к одной из них, он не находит для себя иной роли, кроме унизительной роли артистичного шута.