Монашка и дракон

— Будешь кричать, даже ничего не узнав о Мелюзине?

— Вы обнимаете меня для того, чтобы поговорить о ней?

— Считай, что просто захотел рассказать тебе сказку на ночь, — он вдруг легко коснулся кончиками пальцев моей щеки. — Зачем ты прячешься?

— Прячусь? — от его прикосновения я вздрогнула, будто меня ткнули иглой, и торопливо добавила: — Я вполне могу послушать вашу сказку на расстоянии, милорд… или в другой раз.

Он немного ослабил хватку:

— Хорошо, я тебя отпускаю, но только не убегай.

Не убегай… Как будто можно было сбежать из клетки.

Я села на край постели и поправила сбившийся головной платок. Как понимать эти прикосновения? Если бы он хотел меня, то уже взял бы раз десять. Нет, тут было что-то другое. Он играл, забавлялся. Намеки, полунамеки, взгляды, приказ читать вслух книгу с непристойностями — все это было игрой. Он знал, как это пугает и коробит меня, и старался еще больше. Каким удивленным был его взгляд, когда он вошел в спальню и увидел меня за столом. На что он рассчитывал? Что я встречу его обнаженная и на коленях? И с готовностью подчинюсь любому его желанию и желанию его брата?

— Так что с вашей прародительницей, милорд? — спросила я, пытаясь направить разговор в другое русло.

Но дракон не пожелал менять тему:

— Ты мне не ответила. Зачем прячешься? Зачем оделась, как монашка? Я ведь приказал.

Ну вот, так и знала, что он не станет раскрывать тайны своего рода, и что история о замке Гранд-Мелюз была лишь предлогом, чтобы помучить меня еще сколько-то. Я тяжело вздохнула и сложила руки на коленях:

— Милорд не запрещал этого. Вы не хотели видеть меня нищенкой, но теперь я не выгляжу, как нищенка. Я не нарушила вашего приказа.

Он хмыкнул, но новых попыток схватить меня не делал.

— Мне показалось, так я буду в безопасности, — добавила я.

— Разве тебе кто-то здесь угрожает?

— В этом замке слишком много мужчин, которые ни во что не ставят женщин, — пояснила я, стараясь говорить спокойно, хотя меня трясло мелкой дрожью — и от его близости, и от низкого голоса с опасными подрыкивающими нотками, и от прикосновения к щеке, которое я до сих пор ощущала, будто оно все еще продолжалось. — Надеюсь, что не все они утратили совесть и не станут нападать на монахиню.

— Но ты не монахиня.

Я заставила себя посмотреть ему в лицо:

— Хотите рассказать об этом всем?

Он прислонился затылком к прикроватному столбику и закрыл глаза. Сразу же стало легко, словно лопнули железные веревки, связывающие меня. Но чувство свободы длилось недолго — когда дракон снова взглянул, я ощутила тяжесть во всем теле и в душе тоже.

— Почему… — начала я, но сразу замолчала.

— Почему — что? — спросил он. — Говори, раз заикнулась.

Набравшись смелости, я спросила, осторожно подбирая слова, чтобы не обидеть ненароком:

— Почему вы так действуете на людей, милорд? Ваш взгляд, ваш голос — все повергает в панический ужас…

— Ты чувствуешь драконью кровь, человек, — сказал он почти равнодушно. — То же самое ты чувствовала бы, оказавшись рядом с медведем или львом.

— Но… — я кивнула в сторону спящего Дилана, — но почему мы не испытываем то же самое в присутствии вашего брата? Я боюсь его, но не так, как вас… Я боюсь его, как опасного и вспыльчивого человека, а не как дикого… — тут я прикусила язык, чтобы не сболтнуть лишнего.

— …а не как дикого зверя? — закончил фразу милорд Гидеон. — Наверное, потому что Дилан — не зверь. Хоть отец наш и был драконом, Дилан не унаследовал драконьей крови. В нем кровь нашей матери.

— Она была человеком? — осмелилась спросить я.

— К чему такое любопытство? — Гидеон склонил голову к плечу. — Зачем ты все это выспрашиваешь?

— О, простите, — пробормотала я, уставившись на свои руки.

— Виенн? — позвал он лениво. — Так что означает твой интерес?

— Простое любопытство, милорд, — заверила я его, — ничего больше.

— Ты от меня ничего не скрываешь?

Вроде бы небрежный вопрос ударил меня в самое сердце. Я замотала головой и шепотом воскликнула:

— Нет! Нет, милорд! Что бы мне скрывать от вас?!

— Не знаю, — сказал он медленно. — Но хочу верить, что тебе и в самом деле нечего скрывать, и что ты говоришь правду о простом любопытстве. Я ненавижу, когда мне лгут. Поэтому меня взбесило, когда ты начала врать там, в зале. О том, чего нет в Писании.

— Это не было враньем, — быстро сказала я. — Это всего лишь мое умозаключение.

— А еще я ненавижу тайны, — продолжал он, не слушая меня. — Если есть тайны — есть тайные умыслы, а они никогда не бывают добрыми. Я ненавижу трусов, которые готовы пресмыкаться, лишь бы сохранить жизнь. Я ненавижу подхалимов, которые продадутся за кусок хлеба и пару золотых, позабыв о гордости.

Он замолчал, и я некоторое время ждала — не скажет ли что-нибудь еще, а потом произнесла:

— Сколько ненависти в вашей душе, милорд. Как же вам тяжело живется на свете, с такой ненавистью. Мне искренне вас жаль.

— Ты меня жалеешь? — спросил он скептически. — Ты — нищая девчонка из монастыря?