Монашка и дракон

— Я не всегда была такой, милорд, и мне есть, с чем сравнивать. Можете поверить — нищета в сердце всегда страшнее, чем нищета в деньгах. Ведь как говорится в Писании: «блаженные нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное».[2] Но про нищих сердцем не сказано ничего.

— Значит, твое богатство — в сердце? — усмехнулся он. — Сколько там золота? Драгоценных камней? А может, ты прячешь там породистых скакунов или клинки из фарандской стали?[3]

— Не мне судить о богатстве моего сердца. Это определят небеса.

Мой ответ его позабавил, я видела, как растянулись в улыбке его губы, обнажив белые, хищные зубы:

— Говоришь, как каноник на проповеди. Даже я проникся. Мать-настоятельница продешевила, продав тебя за пятьсот золотых. Я бы просил тысячу.

— А вы говорите жестокие и страшные вещи. Решили меня перепродать? — сердце мое сжалось от страха, но я постаралась его прогнать. Если на тебя объявили охоту — страх погубит. А то, что на меня начали охоту — теперь не было сомнений.

— Перепродать? — он смерил меня долгим взглядом, от которого у меня перехватило дыхание, а потом его белые зубы снова блеснули в полумраке. — Ну нет. Такое сокровище должно принадлежать только мне. Ты же будешь моей, Виенн?

[1] Цитата из книги Ф.Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль».

[2] Еванг. от Матф., 5:3

[3] Имеется в виду булат

12. Крик в темноте

В этот момент я начала понимать, чем могла заинтересовать дракона. Его окружали страх, покорность и подобострастие. Даже родной брат не осмеливался спорить с ним, не говоря о конкубинах. Я не была дурочкой и прекрасно поняла, зачем Ингунда пришла в спальню. Нет, вино совсем ни при чем. Она явилась разузнать, что происходит. Оценить — опасна ли я как соперница. Она была тиха и покорна, но смотрела цепким взглядом, словно примеряясь — надо ли впиться в меня зубами и когтями, или я окажусь развлечением на пару ночей и не стою внимания. Я уже наблюдала такие взгляды — после смерти моей матери отец тоже заводил конкубин. Иногда — двух одновременно. И мой брат не отказывал себе в удовольствии. Я не знала, что именно старшая конкубина испытывала к дракону, но сильно сомневалась, что это можно было любовью. Когда любят — не смотрят так злобно. Ревность от любви — не то что ревность от чувства собственности. И если я догадывалась об этом, то, возможно, и для дракона это не было тайной.

Мужчины глупы во всем, что касается женских чувств, но дракон не показался мне глупым. И его слова о ненависти к трусости и подобострастию лишь подтвердили мою догадку.

В монастыре, я позволила себе дерзость. Хотя — какую дерзость? Всего-то прошептала что-то из-за спины матери-настоятельницы. Но для него и это оказалось вызовом, началом новой охоты. Ведь охота горячит ему кровь, он сам так говорил. И еще он сказал, что я развлекла его. И пока буду развлекать — останусь жива.

Сейчас я уже не верила, что он убьет меня. Скорее всего, там, в лесу — это была странная шутка, одна из многих его странных шуток.

Но в каждой шутке — только доля шутки. Пока я развлекаю его, мне едва ли что-то угрожает.

Только охотник теряет интерес к дичи, когда дичь поймана. И я не сомневалась, что так произойдет и со мной — так же, как произошло с остальными. Когда меня поймают, я перестану развлекать. И как тогда сложится моя судьба — не известно. Съедят? Выбросят, как ненужную вещь? Отправят в кухню мыть сковородки или поселят в Южной башне и заставят сидеть на пирах рядом с Ингундой и остальными конкубинами?

— Как странно вы говорите, милорд, — сказала я. — Вы ясно дали понять мне и своим людям, что я принадлежу вам. Вы купили меня, посчитав вещью, а теперь решили спросить у вещи — нравится ли ей хозяин?

— Змеиный язычок, — пробормотал он, но не казался недовольным.

— Вы уже второй раз говорите об этом, — теперь я знала, что на верном пути и немного приободрилась. — И уже второй раз повторяю вам: я всего лишь человек. Обыкновенная, слабая женщина. Не змея, но не вещь. Вы можете силой забрать меня из монастыря, силой привезти к себе домой, даже убить, если это покажется вам забавным. Только моего отношения к вам это не изменит.

— Я помню, что ты говорила обо мне, не повторяй, — дракон чуть заметно поморщился.

— Тогда и не спрашивайте, будет ли Виенн принадлежать вам! — я вскочила с постели прежде, чем дракон успел поймать меня. — Потому что ответ вам известен, — мне даже не пришлось прилагать усилия, чтобы изобразить праведный гнев — меня и так переполняла ярость.

— Ты уверена? — спросил дракон очень спокойно, медленно сжимая пальцами воздух как раз в том месте, где я сидела всего секунду назад.

Дилан всхрапнул, и мы одновременно посмотрели на него, но он крепко спал. И все же я понизила голос, когда заговорила снова:

— Не убеждайте меня, что вы еще и глупец.

— Глупец?

— Если не можете понять очевидного.

— Вот как, — сказал он раздумчиво и откинулся на подушки, рассматривая меня из-под ресниц.

— Спокойной ночи, милорд, — сказала я, пятясь к двери. — Желаю вам и вашему брату добрых снов.

— Какая любезная, — протянул он и, кажется, коротко зевнул.