Монашка и дракон

— Вы жестокая, — сказала я, смахивая слезы. — Когда я здесь появилась, вы обещали, что не дадите меня в обиду, и милостиво приняли два золотых браслета, что я пожертвовала монастырю. Быстро же вы забыли эти браслеты! Сразу же, как получили пятьсот золотых!

— Живой осел лучше дохлого льва,[1] — сказала она резко.

— О! Вспомнили святое Писание! — делано восхитилась я. — И правда, вам цитатник ни к чему, как и сказал господин дракон!

— Довольно, Виенн, — приказала мне настоятельница. — Ты столько прожила у нас, прочла столько монастырских книг, но так и не научилась главному — смирению. Подумай, не в этом ли промысел небес, что у тебя будет шанс наставить на путь спасения дракона?

— Наставить на путь спасения?! Да вы с ума сошли! — заявила я совсем неуважительно. — Как вы себе это представляете? Цитировать ему Писание в постели?

— Виенн! — ахнула мать Бетариса.

Но я уже не могла остановиться:

— Все знают, что драконы — противники небес, проклятые существа, ненавидящие людской род. И вы рассказываете, что я могу обратить их на путь добра? Оставьте лживые сказки при себе. Я лучше вас знаю, на что способны драконы… и на что они не способны.

— Возможно! — оборвала она меня так резко, как никогда не разговаривала со мной раньше. — Но если ты знаешь о чем-то больше меня, то все равно твои знания не сравнятся со знаниями небес. И если они распорядились отдать тебя дракону, то в этом есть высший промысел. Все, не желаю больше ничего слушать. До завтра ты останешься здесь, тебя будут охранять, а завтра тобой будет владеть милорд де Венатур. Если желаешь — сбегай от него, моей вины в этом уже не будет.

Она вышла, хлопнув дверью, и я осталась одна.

Страшно хотелось швырнуть чем-нибудь вслед настоятельнице — подсвечником, глиняной чашкой с водой, но я сдержалась. Буйством горю не поможешь.

Я села на постель, подтянув колени к груди, и задумалась.

Когда-то жизнь моя пошла прахом. Я была беззаботной и глупой. Думала, что отец найдет мне красивого и доброго мужа, и я буду весело проводить время на праздниках, слушая песни менестрелей и баллады сказочников, и держаться за руки с прекрасным рыцарем, который станет нашептывать мне о своей любви и дарить розы в заснеженном январе.

Все вздор.

Когда отец и брат сбежали, мне пришлось взвалить на плечи все хозяйство замка. Какие праздники, какие менестрели и розы в январе, когда надо было решать, что делать с должниками по ренте, как пережить зиму, не имея достаточного запаса дров, как умолить королевского сборщика налогов, чтобы предоставил отсрочку по выплатам, как починить провалившийся потолок и отбить у соседа коровье стадо, которое он самовольно загнал на свои выпасы. И еще я увидела, как на самом деле живут замужние женщины — ведь после бегства отца и брата мне пришлось общаться с соседями на правах хозяйки огромных земель.

Потом явились драконы, и бежать пришлось мне. Нет, я могла бы остаться. Поплакать, упрашивая их не конфисковывать земли и замок, понадеяться на их благородство — что не посягнут на честь знатной девицы, но я посчитала, что слишком горда для этого. И сбежала у драконов из-под носа.

Три года я пряталась за монастырскими стенами, и меня не очень-то тянуло в прежний мир. Наоборот. Теперь я думала, что именно монастырь даст мне ту свободу, к которой я стремилась. Свободу, когда женщина не обязана заниматься домом, рожать каждый год по ребенку и ублажать мужа, покорно снося побои, измены и скуку — обязательную спутницу жизни любой благородной дамы. Монастырь разрешал женщине читать, рисовать миниатюры и переписывать тексты интереснейших книг, вести переписку с вельможами, учеными и главными лицами церкви на равных. Да, я лишала себя мирских радостей, но кто сказал, что быть любимой мужчиной — это радость? Сегодня они любят тебя, а завтра бросают, а мои знания и книги никогда меня не бросят, до самой смерти.

И вот теперь жизнь моя снова пошла прахом.

Пленница дракона! Конкубина! Наложница! Игрушка! — подобные мысли пронзали мозг, как раскаленные металлические прутья. Мои цели, стремления, желания никого не интересовали. «Небеса распорядились… прояви смирение», — самое жалкое утешение, если это было утешением.

За ночь я не сомкнула глаз, и когда утром надо было отправляться в путь, выглядела я, наверняка, просто ужасно, но приводить себя в порядок и украшаться для нового хозяина не хотелось. Дракон посмотрел на меня и приказал сесть в повозку, в которой везли провиант и палатки. Я забралась в уголок, не желая ни с кем прощаться, и даже не подошла к настоятельнице за благословением.

Монахини стояли вдоль стены, опустив глаза, и боялись пошевелиться, пока драконы со своими людьми не покинут монастырь, но сестра Летиция все-таки подбежала к повозке, прижимая к животу мешок из вощеной кожи.

— Возьми, Виенн, — сказала она, с трудом перекидывая мешок через борт.

— Что это? — спросила я безо всякого выражения.

— Там медовые пастилки и книги, — сказала Летиция и тайком благословила меня. — Я положила те, которые ты читала чаще всего. Матушка-настоятельница разрешила.