Монастырь

Арн кивнул и подошел к Гвендилене, дав солдатам знак отпустить ее. Сам крепко взял за руку и помог подняться. Девушка хрипло дышала, вздрагивая всем телом, слезы ручьями текли по щекам.

– Успокойся, кроха, – тихо сказал Арн, – все уже. Никто тебя не тронет.

В то же мгновение откуда-то сбоку к ним подскочил Инбер, с ненавистью заглянув Гвендилене в лицо.

– Шлюха, – прошипел он, – я с тобой еще поквитаюсь…

Она отшатнулась. С быстротой молнии – Гвен даже не поняла, как – Арн выхватил кинжал, уткнув тонкое лезвие в горло Инберу.

– Ты не слышал? Сказано же было – отвали.

Инбер оскалился, показав гнилые зубы.

– Ладно, – прохрипел он, – потом поболтаем.

Арн безразлично кивнул. Инбер, вытерев выступившую на шее капельку крови, вразвалку пошел прочь.

Глава 6 Темный лес

Прямо над головой, выбиваясь из-под длинных сучковатых хворостин, из крыши торчали пучки соломы, черноватой и, судя по кислому запаху, слегка подгнившей. Эдвин повернул голову и тут же закашлялся, ощутив в груди ноющую боль.

Хижина была кривая, с плетеными стенами, кое-как замазанными глиной, и очагом, над которым висел котелок. Очаг был устроен на полу прямо в середине комнаты – обложенный камнями и жутко чадящий, он отбрасывал на стены красноватые отблески.

– Очнулся, милок…

Что-то темное, чего Эдвин поначалу и не заметил, повернулось в его сторону, обратившись в старуху с крючковатым носом и распущенными седыми волосами. Прямо как ведьма из детских сказок, промелькнуло у него в голове.

– Гве… – Голос его не слушался. Вместо «Гвен» из горла вырвался какой-то глухой хрип. Эдвин опять зашелся в кашле.

Старуха понимающе кивнула и поворотилась к дощатому столу, заставленному кувшинами и бутылями всех размеров.

– Пей. – Она поднесла к его губам глиняную плошку.

Эдвин сделал пару глотков и попробовал приподняться на руках. Не получилось. Руки и ноги он чувствовал, но от слабости кружилась голова. Струйка горьковатой на вкус воды стекла по его подбородку.

– Гвендилена… – просипел он.

Бабка внимательно на него посмотрела.

– Никак, подружку потерял?

– Гвендилена… девушка. Не видели?

Старуха пожала плечами и, повернувшись к очагу, помешала в котелке.

– Нет. Один ты был. К берегу тебя прибило. И аккурат в том месте, где я сидела. – Она взглянула на него через плечо. – Радуйся, парень. Еще б чуть-чуть – и свиделся бы с Матолухом. Я уж как видела, что он к тебе свои лапы когтистые тянет, да чешуей посверкивает.

– Что со мной?

Старуха пошарила на столе.

– Вот. – Она потрясла зажатой в кулаке арбалетной стрелой. – Она, красавица. Хорошо, что в ключицу. Чуть бы ниже – и все.

Эдвин вновь сделал слабую попытку подняться. Перед глазами мутилось.

– Я должен…

– Ничего ты не должен. – Бабка хмыкнула, продолжая помешивать в котелке. – Спи давай. Зелье я тебе дала, скоро будешь, как новый. Уж и то хорошо, что очнулся. Поешь, отдохнешь, а там…

Ее голос затихал в голове Эдвина, звуки наползали друг на друга, булькая и обращаясь в невнятный шепот. Журчание воды, усиливаясь до дикого грохота, закладывало уши, он раз за разом втыкал нож в спину Эльфина, а тот, не обращая на это никакого внимания, сидел на ступеньке лестницы, ведущей в верхний двор, и что-то мягко и терпеливо втолковывал Эдвину. Гвендилена лежала, закинув руки за голову, и смотрела на него из-под полуопущенных ресниц, а губы ее приоткрывались в ожидании поцелуя.

– Милок… милок, – шептала она, а когда он наклонялся к ней, ее нос становился крючковатым, а разметавшиеся волосы обращались в седые космы. – Просыпайся. Время… – старческим голосом прошамкала Гвендилена. Эдвин вздрогнул: заглядывая в глаза, над ним нависало лицо бабки. – Вот и славно, – сказала она, – подымайся. Нельзя крушинок упускать.

В хижине царил полумрак. Если утро, то почему темно?

Похоже, он сказал это вслух. Старуха усмехнулась.

– Не ночь нынче. Вечер. Ты ночь проспал, и день до кучи. Но сейчас уж нет больше времени спать. Поторапливаться надо. Вставай.

Юноша кивнул и сделал слабую попытку подняться. Охнул от боли и повалился на спину. Грудь болела так, как будто в лесу на него упало дерево.

Старуха недовольно фыркнула и, пошарив у пояса, что-то протянула Эдвину, ткнув пальцами прямо ему в рот.

– Вот. Прожуй и проглоти. Ты должен встать. Иначе на всю жизнь калекой останешься. Будешь ходить согбенный, да кровью харкать, пока Вил тебя не заберет.

Эдвин послушно принялся жевать. Это походило на листья какого-то растения, сладковатые и горькие одновременно. Боль отступила почти сразу же, а в теле появилась невероятная легкость. Эдвин вздохнул полной грудью, лишь на мгновение ощутив слабый укол где-то внутри.

– Чудесно, спасибо вам, – сказал он, с удивлением услышав странный набор звуков, что вырвались изо рта. Язык шевелился с трудом, спотыкаясь о зубы.