Монастырь

В таком порядке процессия вступила на базарную площадь деревни Кеннаквайр, где до сих пор высится старинный крест замечательной резьбы — дар одного из древних монархов Шотландии. В те времена рядом с крестом поднимался в вышину огромных размеров дуб, гораздо более древний, чем этот крест, и почти столь же почитаемый. Может быть, здесь, где вознес свои готические шпили во славу христианства величественный монастырь, некогда происходили обряды поклонения друидов, и кеннаквайрский дуб был этому свидетелем. Подобно дереву Бентанга в африканских деревнях или дубу Плестоу, который упоминается Уайтом в книге «Естественная история и древности Селборна», кеннаквайрский дуб был местом постоянных встреч и свиданий, и все сельские жители относились к нему с любовью и благоговением. Такое чувство свойственно многим народам, и корни его надо искать, может быть, в той отдаленной эпохе, когда патриарх пиршествовал с ангелами под Мамрийским дубом[78].

Вокруг креста в должном порядке расположились монахи, а под сенью старого дерева столпились все старые, слабые и пораженные страхом жители поселка. Когда каждый занял свое место, наступило глубокое торжественное молчание. Иноки прекратили пение, миряне заглушили плач, и все в безмолвном ужасе ждали приближения еретиков, к которым их издавна учили относиться со страхом и трепетом.

Наконец вдали послышался конский топот, и между деревьями, окружавшими поселок, замелькали сверкающие копья. Шум, постепенно разрастаясь, превратился в сплошной гул, в котором цоканье копыт сливалось со звоном доспехов. Вскоре на главной улице, ведущей к неправильному четырехугольнику рыночной площади в центре деревни, показались всадники. Они въезжали не спеша, по двое в ряд и в строжайшем порядке. Объехав площадь кругом, передние ряды остановились и повернули своих лошадей головами к центру. Следующие верховые двигались в таком же порядке, пока не сомкнулось наружное кольцо, вслед за которым построились следующие ряды, и, наконец, площадь оказалась опоясанной сплошной стеной из четырех рядов вооруженных всадников.

Воспользовавшись минутной тишиной, аббат сделал знак, по которому братия хором затянула торжественный псалом «De profundis clamavi»[79], а сам стал всматриваться в лица солдат, чтобы понять, какое впечатление производят на них эти величественные, скорбные звуки. Все молчали. У иных на лице появлялось презрительное выражение, а остальные пребывали в полнейшем равнодушии. Видимо, они настолько свыклись со своей профессией, что ни шествие, ни церковное пение уже не могли пробудить в них угасшую восторженность.

«Их сердца окаменели, — подумал аббат, упав духом, но не отчаиваясь. — Может быть, начальники окажутся лучше подчиненных».

Начальники между тем медленно приближались во главе своей свиты, в числе которой находился и Хэлберт Глендининг. Мерри вел оживленный разговор с Мортоном, и проповедник Генри Уорден, который, покинув монастырь, тотчас присоединился к ним, был единственным лицом, кому было разрешено участвовать в этом разговоре.

— Итак, вы решились, — обратился Мортон к Мерри, — отдать наследницу Эвенелов со всеми ее будущими богатствами этому безвестному и отнюдь не знатному юноше?

— Разве Уорден не сообщил вам, — возразил Мерри, — что они выросли вместе и с детства любят друг друга?

— И, кроме того, — сказал Уорден, — оба они почти чудом спаслись от обольщений Рима и нашли путь в лоно истинной церкви. Находясь в Глендеарге, я узнал всю их историю. Хотя мне по характеру и по призванию не пристало заниматься сватовством и свадьбами, но я должен вмешаться, видя, что вы, милостивые лорды, можете совершить бесцельное зло. Не следует препятствовать естественным и достойным чувствам, которые с благословения церкви становятся залогом семейного счастья здесь и залогом блаженства в лучшем мире. Говорю вам, что поступите дурно, если разорвете эти узы и отдадите девицу Эвенел в жены Беннигаску, хоть он и родич самого лорда Мортона.

— Нечего сказать, милорд, — заговорил Мортон, — хороши причины, из-за которых вы колеблетесь исполнить мою пустяковую просьбу и обвенчать эту сельскую дурочку с молодым Беннигаском. Будем говорить начистоту, милорд: видно, вы предпочитаете видеть замок Эвенелов в руках человека, который именем и положением обязан лично вам, вашей благосклонности, чем отдать его одному из рода Дугласов — моему родственнику.