Монастырь и тюрьма. Места заключения в Западной Европе и в России от Средневековья до модерна

В соответствии с указом Берг-коллегии от 1730 года каторжных, занятых на заводских работах, требовалось снабжать не только продовольствием, но и одеждой и обувью656. Так, например, в июне 1756 года 15 колодникам, находившимся на добыче мрамора, были переданы бараньи шубы, так как подошел срок для замены их верхней одежды. Сходным образом было произведено обновление гардероба каторжника Василия Коновалова. Единственным отличием было то, что вместо готового платья он получил несколько метров рубашечного холста и сермяжного полотна657. «Казенное» арестантское платье подвергалось периодическому осмотру с целью выявления недостатков658. Вещи и несъеденное продовольствие умерших колодников также описывались и передавались в Екатеринбургскую заводскую контору, откуда их распределяли между другими осужденными659.

Содержавшиеся в Заречном тыне также получали довольствие по нормам для вечноосужденных: по две копейки в день и два пуда провианта (ржаная мука и ячневая крупа) в месяц. Немощным женщинам давали половину нормы, выдававшейся в богадельнях. Не обходилось и без милостыни660. По-видимому, материальное положение других заключенных также было шатким. Особенно это касалось тех, кто из‐за болезни или старости не мог больше трудиться на заводских работах. Они, как правило, оказывались в богадельне или были вынуждены жить «на своем пропитании»661.

Не позднее XVII века во многих городах России возникла практика отпуска колодников для прошения милостыни. Полученное подаяние делилось между всеми тюремными сидельцами. В Екатеринбурге такой порядок обеспечения арестантов отсутствовал, но с конца 1730‐х годов было разрешено выводить их в связке по два человека под конвоем солдата для того, чтобы просить подаяние662. Схожую иллюстрацию жизни тобольских заключенных середины 1730‐х годов дает Николай Николаевич Покровский.

Визит из тюрьмы в частные дома был обычным для колодничьих нравов тех лет делом – колодники кормились в основном за счет частной благотворительности и милосердия обывателей, для возбуждения коих арестованных регулярно водили под караулом по домам, рынкам и даже кабакам; пользоваться подобными ситуациями для побега тюремная этика запрещала, ибо это значило оставить других колодников без хлеба663.

В этих условиях власти обращали особое внимание на вещи, оказывавшиеся в руках заключенных. К имуществу, находившемуся в руках вечноосужденных, предъявлялись самые серьезные требования. К середине XVIII века им было запрещено иметь колющие и режущие предметы, заниматься ремеслами664. Если в предыдущие годы существования тюрьмы горное начальство закрывало глаза на существование собственных промыслов, то после увеличения числа приговоренных к смертной казни или политической смерти режим содержания колодников стал более строгим. Нарушение правил влекло не только к ухудшению положения заключенных, но и к наказанию солдат, задействованных в охране.

Взаимоотношения между арестантами и их стражей не всегда складывались гладко. Так, весной 1734 года в журнале словесных приговоров начальника уральских заводов В. де Геннина разбиралось дело «солдата за капрала» Федора Зверева, который побил палкой одного из заключенных за то, что тот «лежал на постеле своей, пел песни», «и то де не с криком». Рассмотрев дело, генерал-лейтенант приказал следить, чтобы в тюрьмах не было шумно. В случае, если кто-либо будет буянить, караульному офицеру предписывалось не наказывать сразу, а разобраться в ситуации. Злых зачинщиков предполагалось отсылать для определения меры наказания в Сибирский обер-бергамт665.

Кроме того, в тюрьмах встречались случаи воровства. В сентябре 1756 года в Канцелярию главного правления Сибирских и Казанских заводов поступило доношение от поручика Оренбургского гарнизона Казанского полка Никиты Шныгина с требованием о расследовании кражи денег и серебряных вещей на общую сумму 79 рублей у драгуна Данила Терентьева «арестантской Бориса Черепанова женкой Степанидой Акикеевой дочерью». Свидетелем кражи выступил другой арестант – Михаил Шульгин. Дело было передано в Екатеринбургскую контору судных и земских дел666.

Наряду с материальным обеспечением горное начальство заботилось о духовной составляющей жизни заключенных и арестантов. Их следовало регулярно исповедовать и причащать в специально отведенных для этого покоях, «а в церковь для того не водить». По-видимому, последнее было запрещено из соображений безопасности. Списки исповедовавшихся колодников регулярно представлялись в Канцелярию главного правления Сибирских и Казанских заводов667.