Читаем Монастырь и тюрьма. Места заключения в Западной Европе и в России от Средневековья до модерна полностью

Синтез различных исследований о городских институциях, о практиках помещения под стражу или об уголовных юрисдикциях позволяет несколько выйти за пределы архивов Старого режима и, в частности, понять перемещения людей путем изучения пространств изгнания или пространств тюремного заключения в их последовательности306. Эти исследования также проливают свет на отсрочки практик предписываемых наказаний и на сами пределы невозможного дисциплинарного проекта, направленного на тело применительно к «плавающему»307 населению, будь то традиционные телесные наказания или же принудительный труд в местах содержания под стражей. Случай Нидерландов, помещенный в контекст всей своей исторической глубины времен, тем не менее позволяет нам понять эволюцию форм тюремного заключения. Таким образом, практики tuchthuis являются ответом на проект дисциплинаризации через труд. Городской дисциплинарный дом удовлетворяет дисциплинарные запросы, исходящие как снизу (от семей), так и сверху (от властей). Дисциплинарная модель городского типа является ответом на нужды городских сообществ, по которым ударил экономический кризис, связанный с укреплением социальных связей, которым угрожают беспорядки и бедность308. Разнообразие запросов, пространств и периодов продолжительности тюремного заключения проливает свет на процессы дисциплинаризации, пересекающиеся с требованиями населения и элит. В контексте Aufklärung и просветителей учреждение исправительного дома явилось ответом на рост населения 1750‐х годов, а также на сельскохозяйственный и текстильный кризис. Провинциальный дом сочетает в себе традиционные городские дисциплинарные практики с желанием выследить бродяг в деревнях и проституток в городах, а также предложить альтернативу судебным приговорам, наносящим удар по телу смертью, клеймом, кнутом или изгнанием. Унифицированная, милитаризованная и предпринимательская модель исправительного дома обещает стать для либеральных элит привлекательным инструментом, который финансируется Нидерландами и который поддержали Габсбурги из центра, стремящиеся модернизировать администрацию империи. Карта графа Феррари, воплощающая собой пространственную эпоху правительства Габсбургов, предъявляет нам новое учреждение – исправительный дом в Генте. В ракурсе культурной и материальной истории, исходя из оптики концептов дисциплины, исправительных практик и наказания, три модели политического и социального вмешательства ясно вырисовываются в «идеалтипичных» нормативных архитектурах. Любопытно, что идеологическая отсылка к слову «дом» сохраняется на протяжении всех великих преобразований XVI–XIX веков. Дом Tuchthuis в XVI–XVII веках представляет собой городское здание, вдохновленное моделью средневекового монастыря. Концепт «дома» отсылает к корням коммунальной организации в семейной модели городских буржуа. Однако же провинциальный исправительный дом XVIII века, будучи результатом споров традиционных элит Старого режима с повелеваниями модернизирующегося правительства, является частью территориальной экспансии княжеств эпохи модерна. Будучи плодами Французской революции, «дома» задержания и заточения наполеоновской модели (1810) заставляют переосмыслить городское общинное пространство в новом пространственном измерении, а именно в масштабе циркуляций и концентрации масс на национальном уровне: казармы, завод, каторга. Вероятно, стечение ограничений в постройке монументальных сооружений позволяет объяснить, почему именно такой концепт, как «тюрьма», стал лабораторией репрессивных практик в национальных государствах в последующие века. Как бы то ни было, дисциплинарный дом, исправительный дом и центральный дом (maison centrale de détention) в Нидерландах представляют собой места заключения, соответствующие ключевым моментам (1550, 1770, 1810) экономических, политических и культурных преобразований в данных самых густонаселенных регионах Западной Европы. Трансформация пространств тюремного заключения выявляет изменение масштабов в социальной и политической организации. На рубеже XIX века, чтобы лучше управлять «плавающим» населением, национальное государство пришло на смену местному сообществу и региональным элитам. Городской дом сделался национальным домом.

Перевод с французского Екатерины Оде

БИБЛИОГРАФИЯ

Bocher 1988 – Bocher S. Opsluiting op verzoek te Brugge in de 18de eeuw (1740–1789). Gent, 1988 (UGent, mémoire de licence en histoire, inédit).

Bonenfant 1926, 1927 – Bonenfant P. Les origines et le caractère de la réforme de la bienfaisance publique aux Pays-Bas sous le règne de Charles-Quint // Revue belge de philologie et d’histoire. 1926. Vol. 5. Р. 887–904; 1927. Vol. 6. Р. 207–230.

Bonenfant 1934 — Bonenfant P. Le problème du paupérisme en Belgique à la fin de l’Ancien Régime. Bruxelles, 1934.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

10 мифов о 1941 годе
10 мифов о 1941 годе

Трагедия 1941 года стала главным козырем «либеральных» ревизионистов, профессиональных обличителей и осквернителей советского прошлого, которые ради достижения своих целей не брезгуют ничем — ни подтасовками, ни передергиванием фактов, ни прямой ложью: в их «сенсационных» сочинениях события сознательно искажаются, потери завышаются многократно, слухи и сплетни выдаются за истину в последней инстанции, антисоветские мифы плодятся, как навозные мухи в выгребной яме…Эта книга — лучшее противоядие от «либеральной» лжи. Ведущий отечественный историк, автор бестселлеров «Берия — лучший менеджер XX века» и «Зачем убили Сталина?», не только опровергает самые злобные и бесстыжие антисоветские мифы, не только выводит на чистую воду кликуш и клеветников, но и предлагает собственную убедительную версию причин и обстоятельств трагедии 1941 года.

Сергей Кремлёв

Публицистика / История / Образование и наука
MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология