Монастырь потерянных душ

Я лежала и сравнивала Таню и Джей. В моем воображении одна стояла слева, другая — справа. Темноволосая светлокожая Джей в золотом вечернем свете. Загорелая блондинка Таня с глазами стального цвета — в час, когда солнце еще на востоке.

Таня улыбалась, Джей смотрела серьезно. Похожие, да. Ростом, статью, интеллектом и силой. Но Тане было будто все равно, в лидерах она или нет, а Джей за всем внимательно следила, чтобы в нужное время взять управление в свои по-мужски крупные руки. Мне казалось, что Таня могла долго прожить одна, в глуши, в каком-нибудь домике лесника. Джей, напротив, воспринималась как человек, всегда окруженный людьми. Пожалуй, она могла бы заинтересоваться политикой, когда подрастет.

Плавно я переключилась на Женю, заодно вспоминая и о его тезке, с которым я переписывалась. Тому, если он выжил, сейчас бы было под сорок. Обладатели общего имени, они — своей разницей — показывали, что иные имена не значат ничего. Набор звуков, на который человек откликается. Монахи не случайно нам не представились, вывела я. Когда имя тебе не известно, к человеку приходится подходить особенным образом. Так, чтобы он заметил тебя. Твою готовность к нему обратиться. Можно, конечно, окликнуть из-за спины резким «эй», но на это обернется не каждый: мало ли кого там зовут. Когда я ходила по городу и нагловатые мужички кричали мне: «Девушка!» — внутри все передергивалось от омерзения. Главное было выстоять, проигнорировать, сохранить лицо. Всегда становилось противно, когда меня «не за ту принимали». Но и отзываясь на свое имя, я не особо радовалась: его выбирала не я. Я придумывала себе другие и обижалась, когда под «настоящим» понимали паспортное, и одновременно уважала людей, у которых язык поворачивался воспроизвести то неслыханное, которым я сама себя обозначила. А недавно что-то в городе — да и вообще в культуре — изменилось, и многие запросто стали относиться к непривычным, выражающим индивидуальность именам. Такими даже статьи подписывали: Мобстер, Вояджер, — редакторы не возражали. Откуда дул ветер понятно: из интернета. Сумма технологий вылилась в альтернативную реальность, и существовать, по крайней мере, в двух ипостасях стало нормой. А где две, там и десять, определенность теряется, людям нравится быть анонимами, потому что, по сути, такие и есть. Я назвала себя Дашей — простое имя на всякий случай, чтоб не выпытывали, почему именно это, — но могла ли я в каждый момент Дашей себя считать? Я и человеком постоянно считать себя не могла. Субстанция. Абстракция.

Нечто, заключенное в человекообразную оболочку тела.

В дверь негромко — стеснительно — постучали.

— Войдите! — воскликнула я. После невеселых размышлений было как-то безразлично, что меня застанут в постели, раздетой.

Вошел Денис. Прикрыл дверь. Постоял на пороге. Я села, натягивая на грудь одеяло.

Мы посмотрели друг на друга немного, потом он подошел, опустился на край кровати и тихо буркнул: «Привет».

Это был второй мужчина в моей жизни — после техника, похожего на медведя. Других я не то что не помнила, — я точно знала: их нет. Не везло. Не умела. Мне, Даше, единственно верным казалось, когда не слишком знакомый мужчина, четко угадав подходящий момент, берет меня молча, а я молча ему отдаюсь. Каким бы он ни был.

Мы заснули в обнимку.

Когда среди ночи я открыла глаза, то подумала, что это сон. Денис, голый, сидел на корточках на комоде, а перед ним лежал камень. Голубой лунный свет касался коленей мужчины. Камень — то ли отражал сияние, то ли слабо светился сам.

Прищурившись, я увидела в воздухе даже какие-то линии. Понятно, что из-за ресниц, но мне больше хотелось думать, что такова структура свечения, уходящего вертикально вверх.

— Где ты его взяла? — спросил Денис.

— Нашла, — сказала я коротко и вытянулась посмотреть на луну. Ее диск был поеден темнотой справа, слизан на четверть словно мороженое. Я сползла в постель и уснула опять.

Утром я проснулась в одиночестве. Камень лежал на месте.

До завтрака оставалось часа полтора. Тело хотело двигаться, я вышла во двор и принялась повторять то, чему нас учили монахи. Согнуть колени, перенести вес на одну из ног, сделать длинный, с растяжкой, шаг, согнуть, перенести вес и так далее. Руки помогали сохранять равновесие. Дыхание очень быстро вошло в согласованность с ритмом движений: вдох на начале шага, выдох — на его завершении. Я как будто слышала музыку издалека, но знала, что она идет изнутри.

Ритм как фон для мелодии. Волнообразное движение как песня. Думалось мне хорошо, двигалось гладко. В голове существовало только здесь и сейчас.

Так что, когда я направлялась в столовую, то веселилась от мысли о том, что главным организующим ритмом Монастыря являются не какие-то психологические заморочки, а всего лишь завтраки, обеды и ужины. Сегодня с нами делают одно, завтра — другое, сегодня мы разговариваем, завтра будем молчать, но, так сказать, режим питания остается. Человек есть то, что он ест, ха-ха.