Монастырь

– Внимание. – Повторил репродуктор. – В колонии объявляется подъём! Всем осужденным построиться для проведения утренней зарядки!

Для большинства зарядка в колонии АП 14/3 была пустой формальностью.

Заключалась она в том, что зеки, стоя в локалках, слушали ритмичную музыку, которая за годы использования плёнки, превратилась в малопонятный хрип, сквозь который изредка прорывались куски фраз. Длилось это безобразие пять минут, за которые те кто припозднился с вставанием, могли привести себя в порядок и выбежать на плац до утренней проверки.

Сколько помнил Куль своё пребывание в этом лагере, ДПНК, дежурным помощником начальника колонии, всегда был майор Семёнов. Плотный, лысый, с багровым шрамом на лбу, который получил во время подавления какого-то зековского бунта, майор резвенько косолапил вдоль строя осужденных, останавливаясь лишь для того, чтобы сопровождающие его прапора успели выслушать рапорт шныря, и сверить количество народа в строю и сказанную цифру. Пока прапора считали зеков, майор рыскал глазами по строю, выискивая что-то ему одному ведомое в лицах преступников.

Зарядка кончилась. Пришла пора строиться и пересчитываться.

Замки локалок звонко щелкнули разом, и зеки, не торопясь стали выходить на монастырский двор. Тут же загромыхала бравурная музыка, которая, по мысли замполита, должна была звать зеков на трудовые подвиги. Но зеки не рвались становиться героями и лишь морщились от хриплых будоражащих звуков.

За два с половиной года отсидки Куль стал относиться к жизни более философски. В тюрьме, маясь от безделья, он еще пытался как-то поддерживать суматошный темп московской жизни. Но, изведя два десятка пар синтетических носков и несчетное количество черняжки на разные поделки, Николай поостыл.

Приноровившись к безделью, он вставал со шконки только для жратвы, проверок и отжиманий. К картам и нардам Куль относился спокойно и, если и играл, то лишь, как говорилось на зековском жаргоне, "без интереса", ни на что.

Да и придя на зону, Куль продолжил эту традицию. Он не высовывался зря, за исключением случаев, когда надо было стать безжалостным и всеми силами отстаивать себя, свое место в зековской иерархии, и, хотя пытался создать видимость соблюдения режима, на УДО так и не попал. Зато Хозяин вывел его в бесконвойники.

Двор, превращенный в плац, покрытый несколькими слоями асфальта поверх булыжной кладки, был расчерчен белыми линиями по военному образцу. Но зеки упорно не обращали на них внимания и строились так, как им было удобно.

Бесконвойников и хозобоз проверяли первыми. На удивление тихий ДПНК майор Семенов лишь кивнул на доклад шныря. Прапора пробежались по строю, пересчитывая пятерки зеков. Цифры совпали и проверка двинулась дальше.

– Чего он такой тихий? – Куль повернулся к своему семейнику Семихвалову.

– Отряд! Напра-во! В столовку шагом марш! – Скомандовал Сечкин, завхоз первого отряда. Бесконвойники и хозобозники повернулись и, смешивая строй, толпой пошли в трапезную.

– А ты не слышал? – Поразился Семихвалов и скорчил страшную гримасу.

– Не тяни кота за яйца.

– Сегодня ночью один зек из шестого хотел Синяка мочкануть. Залез на крышу, и когда тот проходил мимо, сиганул на него! Только промахнулся и напоролся на решку.

– Гонишь ты, Николай Валентинович. – Ухмыльнулся Куль.

– Не гоню, Николай Евгеньевич. – Покачал головой Семихвалов и легонько хлопнул семейника между лопаток:

– Кого хошь спроси. Об этом уже вся зона базарит. А со сранья прапора из шланга решку мыли. Зачем, спрашивается? Кровь смывали.

– И ты веришь?

– А чо? Синяка давно отпидорасить пора.

– Пора-то пора… – Недоверчиво насупился Кулин. – Только навряд ли он кого допек так, что тот на него с заточкой… Синяк – гондон, но хитрый.

Да и сам прикинь, на хрена этому самоубийце на крышу лезть? Да и как он залез-то?

Отряд расселся за столы, на которых баландеры уже расставили шленки с дымящей перловкой, тюхи темный густой чай.

– Блин, опять дробь шешнадцать с коровьими хвостами… – Послышался чей-то недовольный голос.

– А ты уходи из бэ-ка, будут без хвостов давать… – Ответили с соседнего стола.

На эту перепалку никто не обратил внимания. Рты большинства были уже заняты кашей. По сторонам никто не смотрел. Основной задачей в столовке было не удовольствие от еды, а принятие питательных веществ. И чем быстрее оно проходило, тем лучше.

Зал столовки, бывшая монастырская трапезная, вмещал около трехсот пятидесяти человек, и поэтому зона завтракала, обедала и ужинала в несколько смен. Минут по десять каждая.

Усилиями зоновских художников зал был оформлен плакатами типа "Береги хлеб – богатство Родины!" и "Добросовестный труд – дело совести каждого осужденного!" с ублюдочными мордами стукачей в пидорках и огромной, во всю стену, фреской, на которой микроскопические комбайны бороздили поля пшеницы-мутанта, которая была раза в два выше этой техники и вырастала непосредственно из герба СССР, так, что создавалось впечатление, что скоро от колосьев на гербе ничего не останется, все пойдет в бездонные закрома Родины.