Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

Тот постыдный и ужасный сон, о котором отец Нектарий не любил вспоминать, начинался, странным делом, с того, что отец Нектарий проснулся вдруг среди ночи и пожелал, чтобы Маркелл поскорее принес ему стакан холодной воды.

Но Маркелл ничего не ответил.

«Спит, гаденыш», – пробормотал игумен, но сам оторвать головы от подушки пока не решился, глядя сквозь прищуренные веки на царивший повсюду сумрак.

Тиха и зловеща была эта обступившая монастырь ночь. Тихи и зловещи были тени, метавшиеся по двору и заглядывавшие в окна отца Нектария через неплотно закрытые шторы в спальне. Но хуже этих теней была духота, от которой пот заливал глаза и мерещился некто, кто стоял почти рядом с постелью и чьи глаза, казалось, светились в темноте, как два светляка.

– Кто тут? – сказал, наконец, отец игумен, чувствуя, что не спит, и одновременно понимая, что не может пошевелить ни ногой, ни рукой, что было, конечно, признаком глубокого сна.

– Господь и Владыко живота моего, – сказал он, не чувствуя в знакомых словах ровным счетом ничего молитвенного, а только скучное повторение этих, тысячи раз повторенных, слов, которые давно уже потеряли для него всякий смысл.

– И дай мне видеть прегрешения мои и не осуждать брата моего, – сказал он, чувствуя, как неубедительно и фальшиво звучат слова, которые он произносил.

И похоже, что именно из этой неубедительности вдруг появился перед ним старый седой монах, приветствуя которого, зажглись вдруг свечи и необыкновенно ярко загорелись у икон лампадки. Вновь появившегося из мрака звали отец Илларион, хотя откуда отец Нектарий мог это знать – оставалось совершенно неизвестным.

– Кто это? – спросил игумен, пялясь в темноту, из которой только что соткался, ничуть не смущаясь своим нелепым появлением, этот самый Илларион.

– Кто это? Кто? – повторил отец Нектарий, слыша свой голос и замирая от страха. Потом он собрался, откашлялся и сказал:

– Может, это вам неизвестно, но только все, что здесь есть, принадлежит мне: и апартаменты, и свечи, и монахи?.. А вы только вон отчетность можете путать да канцелярию глупыми письмами засыпать, хоть вас никто и не просил… Нехорошо получается.

– Как же так? У меня и бумага есть, – возразил Илларион, ничуть не испугавшись и действительно доставая откуда-то какую-то бумагу.

– Что это за бумага еще? – с отвращением спросил отец Нектарий.

– Самая натуральная, с печатью и подписью секретаря Небесной Канцелярии, – отвечал отец Илларион. – Разрешается такому-то и такому-то беспрепятственно посещать чужие сновидения.

– А это еще зачем? – сказал Нектарий, не понимая. – Нет, ей-богу!.. И днем от вас покоя нет, так вы еще и ночью станете шуметь и скандалить.

Зря, конечно, отец игумен нагрубил этому незаметному старичку, потому что, как хорошо известно, старички бывают разные, и среди них нередко встречаются и такие, как этот невзрачный старикашка, который ничего умнее не придумал, как вызвать нечистую силу, от которой не было и не могло быть спасения.

Конечно, он, быть может, и взял бы свои слова обратно, этот вечно недовольный и ворчливый игумен, да только черная снежная буря вдруг так стремительно обрушилась на монастырь, что отец Нектарий не успел даже пробормотать «Господи, помилуй», как неведомая сила вынесла его из окна, пронесла над храмом и, наконец, забросила на крышу административного корпуса, где он немедленно вцепился в кровельное железо и закричал.

Кричал отец Нектарий долго, а когда закончил, то обнаружил, что кроме него на крыше находится все тот же старичок по имени Илларион, и что старичок этот говорит отцу игумену, что настало, наконец, время чистить от снега крышу, для чего отцу Нектарию была незамедлительно вручена лопата и доброе напутствие в виде похлопывания по плечу.

Это было, конечно, обидно и несправедливо. Но хуже всего было то, что всей уборкой руководил благочинный, отец Павел, который кричал и подавал команды так, словно действительно разбирался с крышами, а особенно с уборочным инвентарем.

– По крыше-то не топай, – кричал он с земли и для убедительности махал руками, – Это же все-таки крыша. Не санки… Давай, не ленись!

– Сам знаю! – огрызался отец Нектарий, скользя по крыше и сбрасывая вниз снег, надеясь попасть в наглого благочинного.

А тот словно с цепи сорвался.

– За крышу, за крышу держись, тогда не упадешь, – торопил он отца Нектария, притоптывая ногой. – А если упадешь, то падать лучше всего на клумбу, потому что она помягче будет.

– Ну, погоди, урод, – бормотал отец Нектарий, бросая злобные взгляды вниз, где суетился благочинный. – Уж я спущусь, не помилую. Вот тогда и посмотрим, кто на какую клумбу упадет!

– Ногу ставь, ногу! – кричал между тем благочинный, бегая туда и обратно и не переставая махать руками.

– Чтобы ты провалился, недоумок, – шипел между тем отец игумен, сбрасывая снег. – У-у, поганец! Чтобы тебя черти забрали. Чтобы тебе никогда обеда не видать. Чтобы ты в дверь не смог войти. Чтобы тебя владыка палкой угостил!