– Сначала они с радостью принимают все обеты и думают, что сейчас же после этого на них начнет рекой литься благодать и небеса откроют им все свои тайны, – продолжал он, изредка поглядывая на Мозеса, чтобы потом вновь унестись взглядом в сторону Распятого. – Я скажу тебе, что ты легко можешь узнать такого монаха по тому, как он смотрит сквозь тебя, как будто немного недоволен тем, что ты отрываешь его своими пустяками и мешаешь ему видеть то, что может видеть только он один. Как будто ты встал между ним и Господом или Девой Марией, и теперь он ждет не дождется, когда же ты, наконец, уйдешь, чтобы опять придаться созерцанию Иисуса и небесных тайн. А уж как они любят выступать в телевизионных диспутах и принимать участие в конференциях в защиту мира, Мозес, или что-нибудь еще в этом роде, то об этом нечего даже и говорить. Некоторым из них так до гробовой доски и суждено думать, что они-то и есть тот новый Израиль, который Господь избрал для спасения мира, и что доклады, которые они готовят для очередной конференции, продиктованы непосредственно небесами, не говоря уже о проповедях, которые они умудряются всегда читать так, что даже дураку становилось понятно, что любое сказанное ими слово исходит, разумеется, не от них, а от Святого Духа… Они только позабыли одну хорошую пословицу, Мозес. Знаешь, как у нас говорят? Господь отыщет тебя и в алтаре. Поэтому, когда многие из них начинают вдруг ни с того ни с сего тосковать, им кажется, что это скоро пройдет, потому что этой тоске как будто нет никаких видимых причин. Но она не проходит, Мозес. Они объясняют ее чем угодно – усталостью или возрастом, но я думаю, что вряд ли кто из них может обмануть самого себя, потому что на самом деле они знают в глубине души, что это настиг их Господь и Божья рука коснулась их, чтобы вывернуть им шеи и повернуть лицом к себе так, чтобы они увидели, наконец, самих себя… Увидели и ужаснулись…А ведь было чему, Мозес.
– Бог, Мозес, – продолжал отец Патрик, сделав небольшую паузу, и Мозесу вдруг показалось, что его голос стал звучать гораздо глуше, чем прежде. – Бог, который сначала заманил их в ловушку, заставив поверить в то, что монастырь, молитва, подвиги, сама святость и древность традиций – все это свидетельствует об Истине; да, пожалуй, и есть та самая Истина, которой следует поклониться, – этот самый Бог, Мозес, заманивший их сладкими картинами и обещаниями, перед которыми невозможно было устоять, а потом обрушивший на их головы самое страшное, что мог представить себе монах, – божественное отсутствие…
Ах, как же Он хитер, Мозес! Как хитер Он, когда делает из святости уловку, в которую человек ловится, пораженный тем, что он видит вокруг: величием Церкви, великих святых, величием всех тех, кто прикоснулся к этой истине и стал ее участником… Человек приходит сюда, потрясенный возможностью оставить позади все страхи и сомнения, потому что какие же сомнения могут быть перед лицом вечной Истины и грядущего спасения? Он слышит рассказы о чудесах, о святых, о мирянах, стяжавших божественную благодарность, он видит соборы, праздники, золото, книги святых отцов и прочее, что кажется ему необыкновенно убедительным. Это сама Истина – думает он, не догадываясь, что Дьявол уже овладел им, уже напоил его источником гордости и самодовольства, ибо как же не гордиться тому, кто приобщился Истине и перед ней склонился? Как не гордиться тому, кто знает путь в небесную страну, в которую мечтают попасть все, от мала до велика?
Но потом приходила тоска, Мозес.
Что-то поначалу нелепое, несуразное, смешное.
Похожее на тлю, поедающую яблоневый сад. На увядающие в зной цветы или сухое русло ушедшего в песок потока.