Монета желаний

Кирилл чувствовал совершенно немотивированную, необъяснимую эйфорию от присутствия этой женщины, спокойной, немного ленивой, с замедленными реакциями. Ее взгляд, блестящий, тяжелый, вызывал у него смутные, неопределенные желания.

В холодильнике нашлись свежие огурцы, апельсины, копченое мясо и банка оливок. Они поужинали при свечах, под музыку виолы и флейты. Клавдии тоже нравились старинные мелодии. Она позволила себе некоторую вольность: много пила и смеялась, откидываясь на спинку дивана. Ее щеки покраснели, а глаза горели, как у красивой, хищной кошки.

– Будем курить?

Кирилл достал коробку с длинными сигаретами с золотым ободком, протянул Клавдии зажигалку, с удивлением обнаружив, что не на шутку пьян. Причем произошло это незаметно. Вроде бы и пили-то по чуть-чуть, а такое впечатление, что он поглотил ведро ямайского рома.

Сладковатый дым сигарет кружил голову. Теплый огонь свечи, звуки виолы, запах коньяка и оливок смешивались с горьковатыми духами женщины.

– Идите сюда, – прошептала она Кириллу. – Наклонитесь…

Она почти прижалась губами к его уху и произнесла еле слышно, обжигая его своим горячим дыханием:

Милой смерти неслышный лёт;
Губы смерти нежны, и бело молодое лицо ее…

Кирилл отпрянул, но только на мгновение. В какой-то мимолетный миг ему показалось, что он идет по светящейся в темноте тропе небес, легкий, полный жажды жизни, всех ее непростых радостей, желанных, как свежесть цветущих яблонь весенними ночами. Он, не понимая, что делает, а ощущая только тепло женской щеки, дрожь ее тела, сжал объятия, жарко целуя ее висок, глаза, губы, неопытные, робкие и оттого особенно сладкие, шептал что-то о людях, которые «обречены друг другу», которые…

Клавдия задохнулась от неожиданности. Выпитое вино туманило сознание, притупляя стыд и женскую осторожность. Они зашли уже достаточно далеко, когда она опомнилась, высвободилась и попросила налить ей еще коньяка, чтобы отвлечь внимание от возникшей неловкости.

Кирилл, не отказываясь, тоже выпил. Он избегал смотреть ей в глаза, закурил сигарету.

«Сейчас он расскажет мне все, все… о призрачных снах, в которых смерть ходит рука об руку с любовью», – думала Клавдия, приходя в себя от бурных и незнакомых ей ласк. Они ей понравились. Очень! Оказывается, это приятно, заниматься любовью под звуки виолы… в душистой темноте, на мягком уюте дивана, когда за окном метет дикая ледяная метель, заметая дорогу к раю, гудит в проводах, вздымая столбы снега на опустевших тротуарах, по обочинам которых стынут черные деревья.

Кирилл чувствовал, что теряет контроль над собой, ощущая и осознавая это с легкой, как опьянение, дрожью в сердце. Ему неудержимо захотелось рассказать Клавдии сейчас все, облегчить душу, снять бремя, давившее на него все эти годы, прошедшие без нее. Оказывается, он испытывал потребность в понимании, которого искал и не находил у Вики, Леонтины, других женщин. Школьником он был влюблен в учительницу физкультуры, подсматривал, как она переодевается в гулкой, туманной от пыли раздевалке, за открытой дверцей шкафчика… Господи, как глупо все!

– Если я не объясню себе хоть что-то, я сойду с ума! – неожиданно сказал он, подняв на Клавдию глаза, жестковатые, чуть прищуренные. По его лицу разливался румянец от коньяка и волнения. – Я изрядно пьян, поэтому могу быть непоследовательным и бессвязным. Недавно ни с того ни с сего меня захватила идея заработать много денег, стать бизнесменом. Я встречался с Викой… да, это была долгая связь… но какая-то пустая. Ни я, ни она ни разу не поговорили по душам, ни разу не подумали друг о друге всерьез! Мы словно играли в придуманную нами самими игру, без смысла, без цели. Что нас связывало? Только постель… ничего, кроме постели! Кроме животных ласк, бросающих нас в сумасшедшие объятия, сменяющиеся неприязнью и даже отвращением потом, когда все заканчивалось…

Клавдия слушала, затаив дыхание и содрогаясь от его признаний, ранящих ее, больно отзываясь в сердце сожалением и печалью.

– Вика работала у Гридина… вы не знаете, да это и неважно. Мы поссорились. Она была очень сердита, а когда она сердилась, то становилась жестокой и холодной, скользкой, избегая встреч, не желая ничего слушать… Я перестал ей звонить. Тут у меня началась полоса удач, появилась фирма «Антик», новые интересы, новые знакомства. Я забыл о Вике. Это было легко. По сути дела, мы всегда были чужими. А потом… я уже говорил… Кто-то напал на меня, требовал признаться, что я…

Он обхватил голову руками, замолчал надолго. Клавдия тоже молчала. Сигаретный дым поднимался к потолку, причудливо клубясь в пламени свечи. Свеча была толстая, витая, бледно-золотистого оттенка, она напоминала о церкви, исповеди и грехе…