Осенью 1655 года правительство начало чеканку медной копейки такого же вида, как серебряная. Объявили, что она равноценна серебряной. Серебряная копейка приравнивалась к такой же примерно по весу медной монете, а соотношение цен меди и серебра было совсем иное. Надеялись, что привычного вида копейка, пусть даже медная, будет принята населением и на нее будут торговать. И действительно, в начале народ принял медную копейку. Но не учитывали реальной стоимости меди и придали медным деньгам слишком большой принудительный курс. Это шло вразрез с рыночной ситуацией, нарушало традиции русского денежного дела. И хотя реформа дала царю большие дополнительные средства, последствия ее были катастрофическими. Медную копейку стали чеканить в очень больших количествах. Для ее производства были вновь открыты Псковский и Новгородский монетные дворы, закрытые в первой половине XVII века, когда правительство стало максимально концентрировать в своих руках денежное дело страны. Но курс и покупательная способность медных копеек резко пали вскоре после того, как они появились на рынке. Ходило много фальшивых медных копеек. Налоги продолжали взимать серебром, а народ не хотел его отдавать, так как перестал верить медным монетам и вообще считать их за деньги. Население стало прятать, зарывать в землю старые серебряные деньги, и правительству не удавалось полностью извлечь их из обращения. Вот, например, огромный клад, найденный в Москве на Ильинке (теперь это улица Куйбышева). В нем примерно 22 тысячи серебряных копеек предреформенной чеканки. Это памятник неудавшейся реформы Алексея Михайловича.
В конце концов, через 7 с небольшим лет после начала финансовых мероприятий, реформа привела к грозному восстанию 1662 года. Эти события вошли в историю как «Медный бунт». Он был, конечно, подавлен, но и реформу пришлось отменить. Вернулись к старому положению, т. е. к серебряной копейке. Сочли, и правильно сочли, что так будет безопаснее и благоразумнее.
В 1670 году из медных копеек, которые теперь были не нужны, отлили красивую медную решетку, которую установили в Московском Кремле. И продолжали купцы везти в Россию талеры, и выкупало их правительство, и делало из них серебряные копейки. И оставалась Московия особым миром отсталого ремесла и торговли, редких мануфактур и примитивных финансов, миром архаического обращения копейки, охраняемого государственными таможнями. Талер, свободно обращающийся во всей Европе, не мог в него пробиться.
В. О. Ключевский писал: «Царь Алексей Михайлович… одной ногой еще крепко упирался в родную православную старину, а другую уже занес было за ее черту, да так и остался в этом нерешительном переходном положении… Чтобы не выбирать между стариной и новшествами, он не разрывал с первой и не отворачивался от последних».
Действительно, в решениях московского правительства во время реформы 1654 - 1655 годов есть что-то похожее на движения человека, балансирующего на одной ноге.
Во второй половине XVII века увеличивался приток фальшивых и низкопробных талеров. Вот история, сохранившаяся среди дел приказа Большой казны.