Ничего больше не помогало, признаться, я ей завидовала — стереть человека из памяти, словно его и не было там никогда.
— Что уселась? Ты кто будешь? — Бабушка сидела на потертом пуфике напротив, не пуская мне больше ни в квартиру, ни в своё сердце.
Поставила пакеты с продуктами на пороге и скатилась по двери вниз, поджимая ноги к груди. Терпение, стойкость, если меня так проверяли на прочность, то было довольно жестоко. Сколько ещё нужно было вынести, потащить за собой?
— Бабуль, помнишь в детстве у меня насморк сильный был, ничего не помогало. Ты сделала луковую настойку, и сожгла всю слизистую, а потом ругалась с врачами, — цеплялась за очередную вспышку.
— Не было такого, ты меня спутала. Говори, откуда ключи?
А смысл? Сколько не говори, ничего не меняется. Заир не стал меня слушать, отвёз домой, на признания Хазара даже носом не повёл. Знал. Сказал, что всё решит, а что именно не уточнил. Отец, Стас, и ты не будешь. Патологическая глухота.
— Видишь, — указала на старый синий шарф с однорогим оленем, который висел на вешалке. — Ты мне его связала на окончание девятого класса.
— Нет, брешешь, это я Вовке связала.
Нужно было настоять, гнуть свою линию и не прекращать до тез пор, пока всё не проясниться. Нравится мне стало находить в его семье, чувствовать себя любимой, нужной, знать, что тебя ждут всегда и с радостью. От мнимого чувства становилось теплей. Человеческая слабость, которая удерживала от полного безумия.
— Пусть так. А Рыжик?
— Кто это?
— Кот, которого я принесла с улицы. Ты меня два дня успокаивала, когда хозяева его нашлись. — Ухмыльнулась, погружать в воспоминания было ощутимо тягостно сегодня. — Отец напился, ты на него ободок с ушами прицепила и сказала, что у нас своя животинка есть, а на следующий день Борзини подарила.
— Ты меня спутала, всё по кругу с тобой — она очертила указательным пальцем фигуру в воздухе, — а к результатам не приходим.
— Да, это верно.
Прошлые страхи, просчёты, события — держат в прошлом, таятся в тени, ждут именно таких дней. Новое стучится, только открыть дверь. Нет. Слишком велик груз, да и боль становится родной, постепенно привыкаешь себя истязать, мелочь становится привычкой, появляющаяся по щелчку пальцев. Переживания в памяти становятся ярче, обрастают новыми зарубками, вспомнив одно, потянется другое, увлекая, давя, заставляя раба, коим становишься, прокручивать раз за разом.
— Прости, попробуем в другой раз. — Встала на ноги, открыла дверь.
— Ты пакеты-то забери, мне чужого не нужно.
— Это от Люды, она просила занести. — Теперь только так.
Ты меня воспитала, укрыла, подарила любовь, теперь разбиваешь, делаешь больно. Ушла. Врачи говорили, что такое случиться рано или поздно, но мне бы ещё один день, а будет ли он теперь.
До дома дошла, бродя, самым длинным путём, ноги уносили меня прочь, а вместе с ними и тепло остывшего дома. Пальцы замерзали, но холод шёл изнутри, словно я касалась бестелого призрака, ужасалась времени, которое отделяло меня от той, что была тогда. Разницы не было, только мысли стали мрачнее, а будущее более размытым. Такую себя ты хотела, закапывая капсулу времени с Юлей на пустыре за школой?
— Мать, благи, — заорал кот, протягивая буквы, начал ластиться к ногам.
Взяла его на руки, сняла обувь и в кровать. Спать.
— Благи, — прохрипел Борзини и замурлыкал.
Ничего не снилось, пустота, чёрная, легкая, мне нужно было перезагрузиться, и она оказалась кстати. Ни думать, ничего не чувствовать было блаженством. Что-то мягкое щекотало щёку, Боризини, непременно он, только с ним хотелось так лежать, спокойно, и без всяких сожалений.
Веки дрогнули, пустота начинала отступать, наполнять обрывки смыслом, переживаниями. Замычала, что-то отвлекало меня, шум за окном, крики. Спрятал голову под подушкой, темные спасательные щупальца подступали, крик сделался громче, и всё исчезло. Голос, он был слишком знаком.
— Трутень, — завопил кот, издавая звуки низким, каким-то бесовским гоготом. — Трутень.
За окном было темно, посмотрела в телефон — два часа ночи.
— Борзик, мне стоит познакомить тебя со святой водой, — пробубнила под нос, кот успокоился, уселся на край кровати.
Крик начинал действовать на нервы, даже не крик, пьяные громкие бредни. Слова звучали то громко, то приглушенно. Подошла к окну и окончательно проснулась.
— Невестка! Невестка! — кричал Мурад с бутылкой наперевес, ноги его путались между собой, он падал, вставал, отряхивался, делал глоток. — Эй, вы все кто спит, где моя невестка!
Ещё один алкаш. Откуда он знает мой адрес? Точно, Медина и Руфат.
— Мужик, шёл бы ты отсюда. — Послышался недовольный голос с первого этажа.
— Не раньше, чем передо мной появиться женщина — шайтан, которую выбрал мой племянник. — Мурад сделал глоток, сел на капот машины, сработала сигнализация, и под звуковое сопровождение он закричал громче прежнего. — Невестка!
— Эй, от машины отойди, сейчас задницу тебе переломаю, — уже с другого окна.
— Выходи, и невестку с собой прихвати.