Money БЖИГ

— Бистро, бжиг, благи.

Морда его вытянулась, глаза сделались совсем грустными с опущенными, еле заметными ресницами. Он повторял эти слова по кругу, лапкой пытался открыть дверь, и, наверное, от этого, слезы потекли по щекам. Соль ощущалась на губах, а потом скатывалась к подбородку. Вытерла их рукой, потом ещё раз.

— Ты куда? — Очнулась, когда в коридоре показалась Юля, волоча свой красный чемодан. Вид ей был растерянным, она всё поправляла волосы, стараясь на меня не смотреть.

— Прости, я должна была тебе рассказать и не совершать эту глупую ошибку. Всё так завертелось, я была не в себе. — Юля тараторила, что половину было сложно разобрать.

— К Вадиму? — Оборвала, она не ответила. — Если выйдешь за порог, уже не возвращайся.

Плечи её осунулись, подбородок задрожал.

— Прости.

Вот я и осталась одна, у разбитого корыта. Всё вернулось к началу, только теперь тишина стала давящей и невыносимой.

Глава 42

Кемаль вернулся ночью, его острожные шаги прорезали тишину, вызволяя меня из заточения сна. Поднять слипшееся веки было тяжело, потерла их пальцами. От сплошной темноты спасал уличный свет фонаря, рисуя на стене блеклый овал, внутри темные силуэты ветвей и листьев, смешиваясь, они образовывали уродливое лицо, наверное, именно такое сейчас было на мне. Мысли подобны вязкой патоке, тянулись медленно и не несли в себе никакой информации, только отголоски разговора, как вырванные обрывки фраз.

— Неве… — осёкся, — Ада, а где Юля.

Подтянула к груди ноги и опустила голову на колени. Боль пронзила виски, кажется, я видела её чемодан. Воспоминания возвращались.

— Ушла к Вадиму.

Он присел рядом, я чувствовала его рваное дыхание.

— Можешь дать мне адрес? — Он старался выровнять голос, но тот ему был не подвластен.

— Решил к ним переселиться?

— Нет, тут другое.

Массировала пальцами виски, боль не проходила, распространялась ноющим давлением и резкими скачками. Продиктовала адрес, только бы больше не слышать голоса, погрузиться в тишину и отдохнуть. Кемаль не спешил уходить, присел напротив.

— Можешь идти, не нужно меня сторожить. — Почувствовала теплый комок рядом с собой, пальцами нащупала густую шерсть. Борзини мирно устроился рядом, цепляясь лапкой за конец футболки. — Ключи оставь на тумбочке.

Огромных сил мне стоило подняться, взять кота под мышку и дойти до кровати. Прохлада ударила в лицо буйным порывом, отвернулась, закуталась в плед.

Рассудок оказался слабым, не справился с напряжением, которое, казалось, мне весьма последовательным, ожидаемым. Его терзали, волокли в ледяную пещеру, зубами и когтями цепляясь в плоть. Уничтожить или возродить нечто новое, оковы сна крепко сцепляли веки.

Свет ударил в глаза. Уже день, так быстро?

Вместо красочных снов, серых зарисовок — пустота. В ней нечто более темное, плыло по воздуху, уводя длинный хвост за собой, создавая своеобразную спираль. Может всё и не вернулось к началу? Я барахталась, шла не по прямой, а по этой спирали, в конечном итоге приходя к новому.

Разлепила веки, я не понимала, падала я в эту пустоту или поднималась. За окном снова темнота. Борзини свернулся клубком у плеча, мокрым носом упираясь в щёку. Заснула.

Вскоре эти падения и взлёты стали мне ненавистны, закрывала веки, погружалась и тут же просыпалась. Блёклая синева заполнила собой мрачное небо, Борзини прыгнул на подоконник, разглядывая первые капли дождя.

— Благи, — протянул последний слог.

— Закончились Борзик, — отозвалась.

Мало времени прошло, я не восстановилась полностью, тело тяжелое, ватное, в голове одно только сожаление. Соврал, да, но всё остальное было правдой. Почему не остановила себя, не раскинула по полкам, не поняла его. Понеслась обвинять, будто забыла его заботу, теплоту, наслоила одно на другое, позволила сорваться, вырваться тем эмоция, которые были предназначены вовсе не для него. Скучала, только сейчас осознала, как сильно он был мне необходим. Я подпитывалась от него, позволяла взять на себя ношу, что тянула сама, принимала его любовь как должное, а отплатила за это криками и закрытой дверью. Хороша, старый Вовка бы мной гордился.

Накинула на голову капюшон, спасаясь от дождя. Ноги несли меня к бабушке, где для меня был отдаленный остров. Жаль, что потеря памяти не передавалась воздушно-капельным путём, хотела бы забыть себя.

Уродливое лицо показалось наружу, как бы я не пыталась его скрыть. Ярости во мне хватило бы на целую жизни и после. Отец себя простил, бабушка забыла, а мне теперь что с этим делать? Куда выкинуть мусор воспоминаний, горечь обиды, с возрастом, как оказалось, ничего не проходит, а только усугубляется.

Что же так сильно меня задевало в Заире? Открытая улыбка, идеальная семья, успешная карьера и главное вовлеченность в эту жизнь. Неужто зависть? Засмеялась. В точку. Тогда мне почудилась, что он ущемил мою гордость обманом, нет, оказалось глубже, как темная голова того существа во сне, что находилась ближе всего к воронке. Не гордость он во мне задел, а лишь вызволил то, что давно таилось.

— Ой, Адочка, ты чего не здороваешься?