Я провела беспокойную ночь, думая только о том, что мне сказать Франческе о злополучном корсете. Просто признаться, что я взяла вещь и испортила ее, будет недостаточно: она захочет посмотреть на нее, чтобы решить, можно ли что-то сделать, и тогда увидит и отсутствие пуговиц, и разорванную ткань и – что самое унизительное – пятно. Ей не составит труда сложить два плюс два и понять, что произошло. И я знаю, что она будет крайне разочарована как моим поведением – подростковым, безответственным, – так и плачевным видом своего драгоценного изделия. Я решила сознаться во всем. Я прекрасно понимала: как только я все расскажу, с моей работой у Франчески будет покончено. Я шла медленно, как на казнь, с трудом переставляя ноги.
Сначала я даже не поняла, что происходит. Перед входом в магазинчик стоял большой белый грузовик с включенным двигателем. От него вдоль уличной канавы шли четыре черных кабеля и исчезали в глубине помещения. Невдалеке притулился автобус, битком набитый людьми, поедающими завтрак. Вокруг площади припарковалось несколько фургонов, у столика, что стояли около одного из них, я заметила женщину-полицейского, Ливию Стролла, нашу любительницу красных лифчиков, которая наливала себе кофе из большого термоса. Два здоровяка в кожаных перчатках пристраивали гигантский прожектор на штатив на колесиках почти вплотную к витрине.
– Доброе утро, Натали! – это был Стефано. – Знаешь, отныне ты кинозвезда! – Я так и уставилась на него. – Не волнуйся, мы с тобой.
– Но что происходит? – спросила я.
– На студии «Чинечита» забастовка. Марчелло вчера позвонил. Конечно, он хочет поддержать рабочих, но ему позарез нужно закончить фильм. Так что он попросил, чтобы мы разрешили использовать магазин в качестве съемочной площадки.
– А о чем фильм? – спросила я, что было глупо, ведь я знала ответ.
– Кажется, любовная история. Все происходит в маленьком магазинчике нижнего белья, вот вроде нашего. Так что странно было бы снимать в студии!
Тем временем из одного фургона выпорхнула девушка. Это была Анна. На ней был красивый костюм, но в волосах еще торчали бигуди. Не успела сделать шаг к магазину, как кто-то заслонил ее бледную кожу зонтиком.
Я подумала: это я – Анна. Или Анна – это я?.. Я уже ни в чем не была уверена.
– Ты должна остаться, – сказал Стефано. – Будет чертовски интересно. – Он оглянулся: в конце улицы, чуть поодаль, уже толпилась небольшая кучка зевак. – В любом случае, они точно не видели ничего подобного.
Глава шестая
Теперь ситуация окончательно запуталась. Марчелло написал свой сценарий для Анны, но на самом деле – обо мне. Все это время я считала, что я лишь ее дублерша, живой манекен для примерки белья, которое он покупает в подарок ей; но он действительно думал обо мне. И все же сейчас она была здесь, чтобы перенести мою историю на кинопленку, значит, она – моя дублерша… Словно в причудливом Зазеркалье, наши отражения наконец столкнулись.
Марчелло был слишком занят, поговорить с ним не было возможности: к нему то и дело подходили члены съемочной группы с различными вопросами. Кто показывал костюмы, кто реквизит, кто листки с текстом, а некоторые просто фланировали туда-сюда, чтобы попасться ему на глаза. Франческа тоже суетилась, выполняя его мелкие поручения. Было ясно, что сегодня мне точно не удастся объясниться по поводу корсета. Я вздохнула с облегчением: у меня была уважительная причина отложить свое признание в долгий ящик.
Ни о какой торговле в этот день речи не шло; так что мы все оказывали посильную помощь в съемках. В какой-то момент меня попросили встать перед камерой, чтобы верно выставить свет, пока Анна переодевалась. Так что я стала дублершей для собственной дублерши, добавив в хоровод отражений еще одно.
Съемочная группа напоминала измученное походом войско, гигантский кочующий цирк с им одним понятными шутками, завистью, тайнами, с собственным жаргоном – еще дубль, камера, мотор, стоп-снято. А еще я узнала, что здесь царит жесткая субординация: операторы общались с осветителями, но никогда – с гримерами; ассистенты сбивались с ног, добывая воду и фрукты для исполнителей ведущих ролей – но не для массовки; все страшно боялись первого помрежа, и каждый из кожи вон лез, чтобы понравиться Марчелло. Потертый красавчик, играющий Эдуардо, все время курил, улыбался и раздавал автографы направо и налево. И все глазели на Анну, которая притворялась, что не замечает всеобщего внимания, и вполголоса обсуждала подробности со своими костюмерами и гримерами – и только поставленно-изящный наклон ее головки и слишком звонкий смех давали понять, что она прекрасно осознает свою неотразимость. Между дублями она сидела на раскладном стуле, повторяя свой текст. И всегда был рядом человек, готовый закрыть ее зонтиком от солнца.
Наступило время обеда, и все направились с тарелками от фургона с едой под защиту навеса. Я устроилась в компании девушек-гримеров. Я ждала, не захочет ли Лука проведать меня после вчерашнего происшествия; но он не появился.