Монголо–татары глазами древнерусских книжников середины XIII-XV вв.

Прежде всего следует обратить внимание на именование монголо-татар в «Поучениях» Серапиона. Ни разу владимирский владыка не называл их прямо — татарами, хотя такое обращение к «поганым» в современных Серапионовым «Поучениям» текстах является достаточно распространенным[304]. Более того, татары нигде не были названы (по традиции, свойственной, скажем, летописным памятникам) именами тех или иных библейских народов (ни агарянами, ни измаильтянами, ни моавитянами). Создается впечатление, что владимирский владыка сознательно избегал конкретности в названии и описании поступков ордынцев. Под его пером монголо-татары названы довольно-таки неопределенно «языком» («немилостивым», «лютым», «не щадящим красы уны, немощи старецъ, младости детии»), «врагами нашими», «погаными», «иноплеменниками», «иноверцами» и др.

Вряд ли можно предположить, что отмеченная выше особенность текстов Серапиона является свидетельством его неосведомленности. Скорее всего, наоборот: отказ от конкретных, точных наименований ордынцев мог быть связан с более глубокой рефлексией по поводу феномена их появления, с более общим взглядом на происходившие на Руси бедствия, не требующим излишней конкретизации, нарочитой этнической привязки.

Вероятно, с указанной особенностью восприятия Серапионом монголо-татар связано практически полное отсутствие в его произведениях какой бы то ни было конкретной информации, касающейся действий «поганых». Описание их поступков подчинено определенным художественным шаблонам, влияние которых на характер повествования настолько велико, что почти полностью устраняет из текста описание оригинальных черт в поведении ордынцев. В общем-то традиционность, своеобразный «консерватизм» средневековой проповеди как жанра требовал от пастыря-книжника столь же традиционных средств повествования. «Сам жанр поучений, с которыми выступал Серапион, был весьма консервативен… традиционная схема средневековой проповеди оставляла мало места для рассуждений на злободневные темы»[305] и для подробного освещения событийной стороны интересующей проповедника проблемы. Исходя из стоящих перед ним целей, «законов жанра» и, вероятно, собственных эстетических вкусов, Серапион обращался к вполне знакомым ему и его потенциальной аудитории текстам и, избегая конкретизации, давал достаточно четкую оценку происходящим на Руси событиям[306]. Таким образом, метод использования аналогий распространялся и на поиск сюжетов, и на выбор средств описания.