Монголо–татары глазами древнерусских книжников середины XIII-XV вв.

Действия татар практически не выходят за рамки традиционных поступков народов, насылаемых Господом на согрешившие страны.[307] Татары разоряют и опустошают[308] («землю пусту створша»), пленяют[309] («грады плениша»; «множайша же братья и чада наша въ пленъ ведени быша»; «пленена бысть земля наша» и «ведены быша жены и чада наша въ пленъ»); святотатствуют[310] («церкви святыя разориша», «повергают» «плоти преподобныхъ мнихъ птицамъ на снедь»; разрушают «божественьныя церкви», оскверняют «ссуди священии и честные кресты и святыя книги», топчут «святыя места»), убивают[311] («отца и братью избиша»; «вскоре падоша отци и братья наша трупиемь на земли», подвергают казням церковных иерархов — «святители мечю во ядь быша»), подвергают людей поруганию[312] («матери наши и сестры в поруганье быша»), порабощают[313] («порабощени быхомъ оставшеи горкою си работою от иноплеменник»; «предани быхом иноплеменникомь не токмо на смерть и на плененье, но и на горкую работу»), накладывают дани[314] («дане тяжькыя на ны не престануть»). Они — «языкъ немилостивъ», «язык лют», поэтому «не щадят красы уны, немощи старець, младости дети», в результате их действий «кровь и отець, и братья нашея, аки вода многа, землю напои»[315] и т. д. «Поганые» внушают страх даже некогда самым храбрым — «князи нашихъ воеводъ крепость ищезе», «храбрии наша, страха наполъниьшеся, бежаша»[316]; само пришествие татар Серапион называет «прещением страшным»[317]. Итогами нашествия «безбожных» являются разорение, опустошение («гради мнози опустели», «села лядиною поросоша», «богатьство наше («поганым») в користь бысть», «трудъ нашь погании наследоваша»), а также унижение перед «иноплеменниками» («величьство наше смерися», «красота наша погыбе», «земля наша иноплеменникомъ в достояние бысть», «в поношение быхомъ живущимъ всъкраи земля нашея», «в посмехъ быхомъ врагомъ нашимъ»)[318].

Исследователи обратили внимание на то, что Серапион, обличая пороки русских людей, сравнивает их поступки с поведением «поганых»: «Погании бо, закона Божия не ведуще, не убивают единоверних своихъ, не ограбляють, не обадят, не поклеплют, ни украдут, не запряться чужаго; всякъ поганый брата своего не продасть; но кого в нихъ постигнет беда, то искупять его и на промыслъ дадуть ему; а найденая в торгу проявляют; а мы творимъся, вернии, во имя Божие крещени есмы, а заповеди его слышаще, всегда неправды есмы исполнени и зависти, немилосердья; братью свою ограбляемъ, убиваемъ, въ погань продаемъ. Оканне, — вопрошает Серапион, — кого снедаеши? не таковъ же ли человек, яко же и ты? не зверь есть, ни иноверець…»[319]

В итоге книжник приходит к «признанию положительных достоинств» татар, способных даже послужить образцом для христиан»[320]. Трудно судить, что послужило причиной обращения владыки к подобному сравнению: возможно, с помощью столь яркого, даже обидного для христиан примера проповедник стремился привлечь внимание аудитории к своим словам. Важно другое: судя по всему, в основе приведенного пассажа лежат личные наблюдения Серапиона, а «не риторический прием, потому что проповедник, как антитезой, мог бы воспользоваться любым книжным заимствованием». Значит, татары, до этого описываемые им достаточно трафаретно, в восприятии книжника, помимо традиционных черт «нечистых народов», все-таки имели хоть какие-то реальные — даже положительные — черты. Таким образом, в пятом поучении Серапиона, пусть лишь в одной детали описания, «видно отношение к татарам как к определенному народу»[321].

В целом в «Словах» Серапиона Владимирского татары воспринимались в качестве «кары Господней», ниспосланной на Русь в «последние времена» для исправления «грехов людских». Поскольку, по мнению книжника, именно «погрязшие в пороках и безверии» современники были повинны в том, что Господь вынужден был покарать Русь[322], указанный вектор восприятия монголо-татар обуславливал и отношение пастыря к проблеме возможного спасения паствы, и позицию Серапиона по поводу возможной борьбы с «безбожными».