Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг.

Более того, вместе с ним не решились возвращаться в Галич и многие сопровождавшие его тамошние бояре. Они опасались как монгольского пленения, так и того, что князь окончательно покинет их город и уступит его враждебной черниговской партии. Многие головы полетели бы тогда. Даниил дает клятву вернуться после того, как все уляжется. Он даже передает боярам на руки своего малолетнего сына Льва, который провел с ними последующие полгода в Венгрии. Сам князь направился на север в Польшу к Сандомиру, у которого надеялся перехватить жену и брата Василька, «вышедших» «суть из Руское земле в Ляхы пред безбожными Татары»[333]. Встретившись «на реце рекомеи Полце», они решили отъехать подальше от театра военных действий и укрылись в лесистой Мазовии у сына князя Конрада, Болеслава, который был настолько любезен, что даже выделил изгнанникам лен: дал им в держание град Вышгород, с которого они могли кормиться и в котором укрываться. Здесь Романовичи провели время «Батыева нашествия».

* * *

Более чем двухлетний исключительный по примечательности период в русской истории, отделяющий походы Батыя на Северо-Восточную и на Южную Русь (весна 1238 г. — осень 1240 г.), завершился, можно сказать, бесславно. Ни Михаил Черниговский, доминировавший в южных землях с весны 1238 г. до осени 1239 г., ни Даниил Галицкий, ставший обладателем всей Южной и Западной Руси в 1240 г., не смогли решить главной проблемы — противодействия грядущему нападению. Наверняка хан Бату ожидал появления здесь кого-то подобного персидскому Джалал ад-Дину — умного, непримиримого и способного объединить соплеменников в борьбе с иноземной угрозой. Ведь Русь считалась единой, способной объединиться перед врагом, как накануне Калки. Но русское единство оказалось миражом. Княжества уже жили сами по себе. Летописцы на севере очень скупо отмечали у себя южные события, а на юге (например, в том же Галиче или Киеве) большей частью вообще не знали о происходящем где-нибудь в Новгороде или Пскове. Неизвестно, насколько монголы были в курсе этого. В любом случае опасения у них имелись. После похода на Владимир — Суздаль последовала вынужденная пауза — более двух лет. За такое время можно было не только выстроить новые города и линии укреплений, но и собрать (или нанять) несколько новых армий. Батый очень рисковал. Его политика, судя по всему, нравилась не всем его родственникам. Затягивание похода в Европу было одним из поводов для возмущения ханов Менгу и Гуюка, отозванных затем Угэдэем. Причем их отъезд состоялся вскоре после того, как именно Менгу подошел к Киеву и якобы пытался вести переговоры с князем Михаилом (весна 1240 г.). Возможно, чингизид намеревался спровоцировать русских и тем самым подстегнуть Бату к активности. Похоже, это ему удалось. С одной стороны, он настолько очевидно проявил свои агрессивные намерения, что даже киевский князь Михаил помчался искать союзников, только почему-то в Венгрию, а не сразу на Волынь. С другой стороны, монголы вынуждены были прежде времени начать наступление на Европу. Персидский историк Джувейни, почти современник событий, писал, что Бату очень опасался своих противников, которые превышали его армию в численности, «пылом храбрости и прочностью орудий»[334]. Надо полагать, что за такими словами скрывается действительно сложная ситуация с готовностью монгольских войск для вторжения. Но именно то, что поход начался осенью 1240 г., а не через год, привело к известному успеху. Время оказалось предельно удачным. После почти пяти лет ожидания Европа таки оказалась застигнутой врасплох.

§ 4. Вторжение: Европейский поход, 1240–1242 гг

«Прииде Батыи к Кыеву в силе тяжьце, многом множством силы своея, и окружи град, и оступи сила Татарскаа, и бысть град (во) обьдержании велице, и бе Батыи у города и отроци его обьседяху град и не бе слышати от гласа скрипаня телег его, множества ревеня верьблюд его, и рьженя от гласа стад конеи его, и бе исполненна Рускаа земля ратных»[335].