Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг.

Эти события, если сопоставлять их с известиями Галицко-Волынской летописи, относятся уже к началу 1237 г., то есть приблизительно к тому времени, когда Романовичи, подойдя к Галичу, не решились его осаждать и отступили. Согласно летописи, Даниил позднее демонстрирует полную отрешенность от угрозы нападения черниговского князя. Он идет на ятвягов, затем на добжиньских крестоносцев, а потом вообще начинает собираться в Австрию — помогать своему союзнику герцогу Фридриху. Судя по всему, подобную беспечность волынский правитель мог себе позволить только при условии, что не опасался более Михаила, которому был противопоставлен Ярослав, занявший Киев.

Стабилизация на юге была достигнута ценой отказа Владимира Рюриковича от Киева. Источники не содержат указания на конкретные причины, сподвигнувшие князя на такой шаг. Существуют предположения, что в последний момент он был вытеснен из города Изяславом Мстиславичем, которого, в свою очередь, изгнал новгородский князь. Однако более вероятным представляется мнение, высказанное А. А. Горским, согласно которому в это время в Киевской земле утвердилась некая форма дуумвирата, при которой и Владимир, и Ярослав разделили власть над областью: например, Ярослав владел Киевом, а Владимир — другим региональным центром.

Как бы то ни было, но дипломатическая комбинация Романовичей удалась. Михаил в Галиче был отрезан от своей черниговской вотчины, которую, к тому же, если верить сообщению В. Н. Татищева, направлявшийся к Киеву Ярослав разорил и обложил данью:

«К Киеву идучи, область Черниговскую, где не было кому оборонять, разорил и, тяжкие окупы с городов взяв, пришел к Киеву»[137].

Дальнейшими действиями Даниила Михаил был лишен и других своих союзников, источников пополнения войск, а также перспектив. Той же весной 1237 г. Конрад Мазовецкий, опасавшийся прямого столкновения с волынцами, попытался создать буфер на границе с Русью и передал (8 марта 1237 г.) добжиньским рыцарям-крестоносцам замок Дорогичин на восточном берегу Западного Буга[138]. Судя по всему, Конрад «даровал» крестоносцам то, что никогда ему не принадлежало. Даниил, направлявшийся в это время в поход на ятвягов, но остановленный весенней распутицей и половодьем, узнал о провокации польского князя и повернул войска на Дорогичин: «не лепо есть держати нашее отчины крижевникомь Тепличемъ, рекомымь Соломоничемь»[139], то есть тамплиерам, рыцарям храма (Templique), именуемым Соломоновым. В марте 1237 г. князь штурмом взял город и захватил в плен орденского магистра Бруно с другими рыцарями, которых направил в заточение во Владимир Волынский. Конрад Мазовецкий, потерпевший уже второе поражение от Даниила, так и не вступив с ним в бой, был деморализован и более не проявлял враждебности. Для того, чтобы добить противника, в начале 1238 г. Даниил подговорил литовского князя Миндовга и новогрудского Изяслава совершить поход в Мазовию. Этот натиск окончательно склонил Польшу к мирным отношениям с Волынью и Романовичами.

Чтобы упредить возможную поддержку Михаила со стороны Венгрии, Даниил использовал свой основной козырь — дружеские отношения с австрийским герцогом. В начале 1237 г. император Фридрих II организовал против него большой поход. Волынские князья немедленно вызвались предоставить военную помощь австрийцам. Только вмешательство венгерского короля заставило их прекратить приготовления («королеви же возбранившу»). Отказ от вмешательства в австрийские дела Даниил обменял на надежный мир с венграми, скрепленный в конце апреля 1237 г. при личной встрече князя с королем Белой.

Таким образом, галицко-черниговский князь не только был отрезан от своей «отчины» (Чернигова), но и лишился всех своих союзников (Изяслав, Конрад, Бела). В таких условиях ему не оставалось ничего иного, как просить Даниила о мире. Несмотря на очевидные успехи на дипломатическом фронте, волынский князь не имел возможности использовать их для захвата земель. Перевеса в военных силах у него не было, к тому же Михаил, судя по всему, сохранял поддержку среди галичан, отчего рассчитывать на легкую победу не приходилось. Стороны вынуждены были искать компромисса:

«Данилови же в том же лете пошедъшу на Михаила на Галичь, онем же мира просящим даша ему Перемышль»[140].