Он замолчал, неторопливо вглядываясь, словно видел ее впервые, возможно удивленный ее худобой, усиленным дыханием, фиолетовыми кругами под глазами, которые делали выразительней и драматичней затаенный взгляд ясных глаз, а возможно, удивился ее красоте, подобной бледному и пылающему цветку или горящей свече, ее белым, изящным, как лилии, скрещенным на груди рукам, будто для молитвы или чтобы умереть.
- Хуан, вы уедете, правда? – с болью в голосе спросила Моника. – Вы пришли сюда взять лошадь, чтобы уехать, не так ли?
- И почему это я уеду? – возразил Хуан спокойно, почти нахально: – Разве вы не слышали Ренато? Не слышали, как он сказал, что никто не выйдет живым, если попытается сбежать из Кампо Реаль раньше, чем женитьба смоет оскорбление? Ренато хочет исправить мою ошибку, чтобы я вернул и восстановил запятнанную честь Мольнар. Забавно, не так ли? Молодой Д`Отремон требует, чтобы я сделался кабальеро и дал вам свою фамилию. Свою фамилию! Как же забавно, Святая Моника! Полагаю, вы дадите мне свою, должны дать. В таком случае вы назовете меня Хуан де Мольнар, Хуан де Мольнар! И я унаследую от вас пожелтевшие бумаги и небольшой развалившийся дом, – он засмеялся с горькой усмешкой и продолжил: – Ренато приказывает и следует его слушаться. Он словно Господь Бог, который взирает сверху и появился к середине жизни у раздетого, голодного мальчика без имени и фамилии, говоря: «Не лги, не укради, не убей». Хотя если не убивать, можно умереть самому. Ну ладно, доставим удовольствие Ренато. Почему вы теперь так пугаетесь, когда до этого говорили да?
- Хуан, неужели вы не понимаете? – возражала Моника, задыхаясь от боли.
- Конечно же понимаю! Самое главное, что Ренато Д`Отремон не страдает, потому что не знает и не подозревает ничего, что может оскорбить его или унизить. Он выше всех. Разве я не говорил об этом? – и взорвавшись от внезапно подступившего гнева, он опроверг: – Но он не выше всех! Он ниже любой грязи, человек, как и все остальные. Хуже, гораздо хуже, гораздо смешнее, потому что стоял у алтаря со шлюхой. О, ну конечно же, так нельзя говорить. История иная, теперь она совершенно другая. Она была у алтаря чистой и непорочной, а вы, Святая Моника, бегали на пляж, встречая Люцифер. Вы ждали меня обнаженной и горящей на прохладном песке, чтобы кинуться на шею, чтобы задушить меня поцелуями, напоить своим дыханием и лаской. Вы пережидали шторм в моих объятиях, прыгали по темным скалам, чтобы попрощаться со мной, когда я уносил в руках запах ваших волос с жаждой вернуться и схватить за горло, как колючку. Вы были любовницей Хуана Дьявола, Святая Моника, – он снова жестоко засмеялся и грубо завершил: – А теперь не нужно брать слов назад. Я спросил, а вы сказали да. Да!
Только ослепший от отчаяния человек мог так жестоко говорить с этой бледной женщиной, которая стояла перед ним, а теперь отступала назад, усиленно дышала, как будто ей не хватало воздуха. Она напоминала соломинку, которую вертел неистовый шторм; но она вскинула голову, устремила на него взор, словно держась за крест выбранного ею мученичества, распиная себя, призналась покорно и печально:
- Я сказала да, правда. А что мне оставалось? Как должна была я ответить на слова Ренато? Я сказала да, но вы…
- Я тоже сказал да, это правда. Я хочу увидеть, как далеко мы зайдем: вы в своем безумии, а Ренато в своем слабоумии. А эта проклятая сучка, эта циничная притворщица, создавшая эту ложь, заслуживает, чтобы ее растоптали ногами, и она тоже хочет увидеть, как далеко зайдет. И она пошла на все, даже лгать в лицо. Конечно же, это было сделано великолепно. Она знала, была уверена, что вы способны это выдержать, – мгновение колеблясь, с внезапным подозрением он спросил: – А вы случаем не договорились обе?
- Что вы говорите, Хуан? Вы с ума сошли? Как могла я…?
- Вы слишком хорошо вышли из положения! Все было так, словно отрепетировано! Даже появление сеньоры Д`Отремон. С каким ужасом и отвращением она смотрела мне в лицо!
- Хуан, сжальтесь…
- Сжальтесь! Я знаю вас, счастливых, благородного происхождения, с голубой кровью, что значит это слово? Сжальтесь! Вы только и используете его. Я не испытываю жалости ни к кому, потому что меня никогда никто не жалел.
- Ренато достоин жалости. У него есть дружелюбие, доброта, желание вам помочь наперекор всем и всему. Если бы вы слышали, как он защищал вас, поддерживал, оправдывал, вспоминая вас в детстве, уверенный в своей решимости относиться к вам, как к брату.
- Как к брату!