— Но мадемуазель высказывает такие чувства, которые без большого труда можно угадать уже по ее колебаниям в желании высказаться. Вместе с Леоном Блюмом я утверждаю, что человечество, собственно, создано для полигамии. Под «полигамией» же, точно определяя значение этого термина, я разумею инстинкт, заставляющий мужчину искать сближения со многими женщинами одновременно или последовательно, а также и женщину — со многими мужчинами, прежде чем каждый из них остановится на своем избраннике.
Моника сделала протестующий жест. Пусть он говорит о себе или даже о большинстве ему подобных, но за исключением Люсьена.
Утверждать же, что женщина… она почувствовала себя униженной, приравненной к какой-нибудь Жинетте или Мишель.
Для всего ее существа, закаленного в спорте, с ясным умом, целомудрие было так же неотъемлемо, как белокурый нимб ее волос, и она осталась чистой даже после того объятия, которое ее сделало женщиной раньше, чем женой.
Жорж Бланшэ почувствовал, что он ей неприятен.
— Я спешу добавить, мадемуазель, — вежливо продолжал он, — что большинству женщин и всем тем молодым девушкам, которые не развращены до наступления половой зрелости, свойственно обратное чувство, вернее, инстинкт моногамии. Желая быть любимыми, они стремятся стать — или оставаться — единственной для одного мужчины.
Моника согласилась.
— Именно это вековое противоречие между женским идеалом и животной природой мужчины и породило вместе с половой анархией тенденцию к полигамии или, вернее, полиандрии, к которой, в свою очередь эволюционируя, стремится и женщина.
— Анархия, несомненно, вещь прискорбная, но роковая. Ваши заключения это подтверждают, дорогой учитель.
— Боюсь, что да, — вздохнул Виньябо. — По крайней мере пока новое воспитание…
Буассело пустил клуб дыма из своей коротенькой деревянной трубочки, которую с разрешения дам продолжал курить.
— Это холостой выстрел, — усмехнулся он. — Воспитание… Вы шутите. О нем еще, пожалуй, можно было говорить до войны, но с тех пор…
Воцарилось тяжелое молчание: жгучая память о гекатомбах и разрушениях.
— На что же тогда надеяться? — спросила Моника, заинтересованная этим неожиданным поворотом разговора. — Если мужчина — обладатель всех привилегий — находит, что все прекрасно под луной, что же, по-вашему, должна делать его ученица?
Буассело неопределенно пожал плечами. «Ученица превзошла учителя», — подумал он.
Он не забыл кошмарных лет на фронте. А что делали в это время маленькие «ученицы»? Вертели хвостом в тылу… Он свирепо затянулся трубкой и продолжал:
— Мадемуазель права. С точки зрения женщины, полигамия скорей рефлекс, чем инстинкт, больше следствие, чем причина. Рефлекс, вносящий дезорганизацию, следствие прискорбное, но, с точки зрения справедливости, мы не вправе запретить им действовать в этом направлении, тем более что приходится признать: брак — это одно, а любовь, то есть половой инстинкт — другое. Но я не знаю, могу ли я продолжать?..
— Говорите, — попросила Моника. — Я опасаюсь некоторых идей, но вовсе не слов.
Он поклонился.
— Стремление сочетать брак и любовь — то же, что соединить воду с огнем, затишье с бурей. Иногда, конечно, брак и любовь могут совпасть, но редко, и во всяком случае, ненадолго.
— Покорно благодарю. И это вы говорите мне?! Я через две недели выхожу замуж за человека, которого люблю…
— Значит, вы будете одним из тех исключений, которые подтверждают правила… Но часто ли дафнисы и хлои превращались в филемонов и бавкид? Так редко! Или же после целого ряда отступлений.
— Что вы хотите этим сказать?
— А вот что: было бы справедливо и предусмотрительно, если бы молодым девушкам до брака в свою очередь позволяли вести жизнь холостых мужчин. Переболев этой болезнью роста, они становились бы идеальными женами.
Моника расхохоталась.
— К счастью, не все мужчины так полагают, а то я осталась бы в одиночестве.
— Но только таким образом мы окажем большую услугу обществу и к тому же отделаемся от чудовищного бремени — ревности. Разве не было бы прямой выгодой освободить любовь от маниакального взаимного чувства собственности, от претенциозного права на вечное обладание друг другом? Жениться будут лишь для того, чтобы счастливо дожить жизнь и иметь детей. Это разумнее всего!
— Любовь без ревности, — проворчал Режи Буассело, — это то же, что тело без души или ваш брак без любви. Какая-то комбинация удушливых газов — усталости и взаимного расчета. Небольшая заслуга оставаться друг подле друга только потому, что уже ноги не бегут…
Моника живо подтвердила:
— Брак г-на Бланшэ — это какая-то богадельня для калек.
— Извините меня, мадемуазель, — возразил профессор краснея, — что касается меня, я думаю, что истинный брак или, вернее, истинный союз возможен лишь тогда, когда есть любовь и до тех пор, пока она есть. Я утверждаю только, что союз этот будет иметь больше шансов на длительность, если мужчина и женщина вступят в него уже умудренные опытом. Для меня важна не форма, а сущность. Свободный союз привлекал бы меня так же, как и брак, если бы наши законы одинаково охраняли священные права детей.