- Ничего, сеньор председатель, – ответил Хуан, сочась иронией. – Тем более не думаю говорить в защиту мальчика. Он бы заплатил жизнью за потерянную бочку рома. Я задержал их, когда пролил содержимое сотни бочек, и не позволил зайти проходимцам на свой корабль. Мне нечего добавить в свою защиту. Пусть это делают власти Порт Морант, которые проявляют терпимость к тому, что вы слышали, в этом почти цивилизованном городе.
- У вас есть, что ответить на эти слова, сеньор обвинитель? – спросил старый председатель, повернувшись к Ренато.
- Не думаю, сеньор председатель, что с обвиняемым следует обсуждать социальную несправедливость, следует лишь доказать его ответственность за содеянное, которое он не отрицает. Он добровольно разрушил чужую собственность, забрал мальчика двенадцати лет без разрешения, против воли тех, кто зовется его родственниками, кто поддерживал его с детства, который не знает другой семьи, кроме дома Ланкастер.
- В доме Ланкастер Колибри был лишь рабом, – отверг Хуан. – Да, рабом, даже если закон это печально отменил. Не верю в существование этой кровной связи, о которой говорят его палачи. Было около десятка мальчиков, осиротевших и брошенных родителями, спавших кучей в грязном овраге, питавшихся отбросами, как собаки, на которых не обращали внимания и заставляли работать сверх детских сил, где их били, оскорбляли. Но конечно же, меня это не должно касаться, ведь я лезу в чужие дела.
- Ты мог бы поступить иначе, – заметил Ренато. – Заявить властям.
- Очевидно, сеньор обвинитель прав, – поддержал председатель. – Факты, которые вы излагаете, ничтожны, вы не уполномочены превращаться в судью и вершить личное правосудие, не прибегнув сначала к законному правосудию, которое так сурово критикуете.
- Это было бы бесполезно, сеньор председатель, – язвительно отверг Хуан. – Семья Ланкастер – люди очень влиятельные в городе Порт Морант, они хорошо платят налоги и владеют роскошными экипажами. Нет, нет, они не варвары, не они били этого ребенка. Поступать гнусно они не могут. Для этого у них есть надзиратели, руководители, цепные псы, которым дана полная власть управлять работниками. И если один из этих несчастных умирает, то это ничего не будет значить, потому что никто не пойдет узнавать, есть ли там малярия или голод, приступы или несварения желудков, которые приводят к смерти. Они кабальеро и живут, как кабальеро. Они не могут опускаться до того, чтобы подавать жалобу на капитана шхуны, обзывать его забиякой, контрабандистом и пиратом. Они такие гордые на прекрасной Ямайке, как Ренато Д`Отремон на Мартинике! Только идиот заявит на них – потеряет время!
Огненный взгляд Хуана пронзил Ренато, словно ожидая ответа, который не последовал и не мог последовать. Ренато тяжело дышал, чувствуя, что подкашиваются ноги, а со скамеек доносятся враждебные, жестокие толки, которые вот-вот перейдут в возмущение; поднялась рука председателя:
- То, что вы говорите, не имеет смысла, обвиняемый! В этом заявлении ясно сказано, что мальчик – родственник семьи Ланкастер.
- Родственник наемных рабочих Ланкастер. Это высказывание для вида, чтобы использовать детей на самой плохой работе. Якобы они их родственники, двоюродные дяди или троюродные кузены, возможно, просто крестники. Что это может дать? Великолепное решение – заплатить одному безжалостному, кто предложил группу детей. Нужно только сказать, что они его семья, а хозяевам нечего терять. Очень удобно для Ланкастер.
- Сеньор председатель, прошу слова по вопросу о порядке ведения заседания, – прервал Ренато. – Думаю, что суд не должен интересовать метод правления Ланкастер на Ямайке, а также остальных сеньоров на ближайших островах и на Мартинике. Каждый управляет домом, как ему заблагорассудится, это личное дело каждого. Мы собрались здесь, чтобы доказать обвинения против Хуана Дьявола, и каждое будет доказано. Сеньор председатель, прошу отразить в протоколе, что обвинение в похищении и уничтожении имущества полностью доказано!
- Ваше требование справедливо. Отметьте в акте, сеньор секретарь, – указал председатель. Затем продолжил: – Теперь для вынесения обвинения передаю слово сеньору прокурору.
- Беру на себя эту обязанность, сеньор председатель, – вмешался Ренато. Трибуна влиятельных лиц оживилась разговорами, а затем резко смолкла. Прокурор, сделав безразличный жест, снова сел в кресло, а Ренато Д`Отремон придвинулся к ним, посматривая то на одного, то на другого присяжного, чьи намерения относительно Хуана уже угадывались:
- Я не пытаюсь выставить чудовищем обвиняемого. Прекрасно знаю, что этот человек страдал с детства, у этого человека разногласия с обществом. Не нужно говорить вам о моральном оправдании его неудачной жизни, его злой судьбы; но могу попросить каждого из вас осознать свою ответственность. Я не обвиняю Хуана Дьявола из-за ярости или прихоти, не обвиняю за прошлые ошибки, лишь хочу предотвратить его будущие ошибки, оградить от зла, от которого еще можно оградить.