– Ты несправедлив, – сказала мама. – Он не стал звонить мне и делать из этого какую‑то тайну. Вместо этого он позвонил тебе, потому что верит, что, если вы поменяетесь местами, он с радостью даст женщине, которую любит, шанс спастись, даже если она живёт с другим мужчиной.
Папа посмотрел на маму. Я никогда не слышал, чтобы мои родители говорили друг другу: «Я люблю тебя», но некоторые слова не надо произносить вслух, чтобы они оказались правдой.
Улыбаясь, мама сказала:
– Я бы никогда не сказала ему «да».
Потом она пошла на кухню готовить нам обед. Папа смотрел ей вслед.
– Сегодня хороший день, – сказал он мне. – Пойдём прогуляемся.
Мимо по улице проходили соседи. Мы здоровались, спрашивали друг друга о здоровье. Казалось, что всё нормально. А в сумерках над нашими головами всё ярче горел Молот.
– Наверное, ты очень боишься, Хирото – сказал папа.
– А будут ли пытаться построить больше спасательных звездолётов?
Папа не ответил. Вечерний летний ветер приносил стрекотание цикад: «Чиррр‑ чирр‑чирррр». Вдруг папа произнёс:
– Что это, папа? – удивился я.
– Это стихотворение Басё. Ты понимаешь, о чём оно?
Я покачал головой. Мне не очень нравились стихи.
Папа вздохнул и улыбнулся мне. Он посмотрел на заходящее солнце и снова заговорил:
Я повторил эти строчки про себя. Что‑то в них трогало меня. Я попытался выразить это словами:
– Это как будто ласковый котёнок умывается у меня в сердце.
Папа не засмеялся, а вместо этого серьёзно кивнул.
– Это стихотворение классического поэта эпохи Тан, Ли Шанъиня. Хотя он был китайцем, по настроению оно очень японское.
Мы продолжали гулять, и я остановился у цветка одуванчика. Угол, под которым наклонился бутон, показался мне очень красивым. И в моём сердце снова появилось ощущение вылизывающегося котёнка.
– Цветок... – и я запнулся. Я не мог найти нужные слова.
Папа продолжил:
Я кивнул. Образ одновременно казался мне и таким мимолётным, и таким постоянным. Это было похоже на то, как я ощущал время, когда был младше. И это заставляло меня немного грустить и радоваться одновременно.
– Всё проходит, Хирото, – произнёс папа. – То чувство в твоём сердце, оно называется «моно‑но аварэ». Это ощущение бренности всего в жизни. Солнце, цикада, Молот, мы сами; всё это – члены уравнений Джеймса Клерка Максвелла, и всё это эфемерные структуры, которым предназначено исчезнуть, чему‑то всего за секунду, а чему‑то за эон.
Я оглянулся вокруг: чистые улицы, медленно идущие люди, трава, вечерний свет, и я знал, что всё занимает своё место; всё было в порядке. Папа и я продолжали идти рядом, и наши тени касались друг друга.
И хотя Молот висел прямо над нашими головами, я не боялся…
…В мою работу входит наблюдать за россыпью индикаторных лампочек. Панель передо мной немного похожа на гигантскую доску для игры в го.
Большую часть времени это чрезвычайно скучное занятие. Огоньки отмечают напряжение различных участков солнечного паруса, с периодичностью в несколько минут они загораются и гаснут по одной и той же схеме, которая соответствует тому, как мягко изгибается солнечный парус под истончающимся светом далёкого светила. Я знаю этот повторяющийся ритм так же хорошо, как дыхание спящей Минди.
Мы уже достигли хорошей доли скорости света. Ещё несколько лет – и будем двигаться с такой скоростью, что сможем направиться к 61 Девы и её первозданным планетам, оставив Солнце как забытое детское воспоминание.
Но сегодня ритм огоньков вдруг изменился. Было ощущение, что один из индикаторов в юго‑западном углу мигает на какую‑то долю секунды быстрее.
– Навигационная служба, – произношу я в микрофон, – говорит станция альфа слежения за парусом. Подтвердите, что мы на правильном курсе.
Минуту спустя в наушниках слышится голос Минди, в нём чувствуется небольшое удивление.
– Мы немного отклонились от курса. Что случилось?
– Пока не знаю.
Я смотрю на панель перед собой: один упрямый огонёк, мигающий не в такт, выбивающейся из общей гармонии…
…Мы с мамой поехали в Фукуоку без папы. Она объяснила:
– Мы собираемся за подарками на Рождество. Мы хотим сделать тебе сюрприз.
Папа улыбнулся и покачал головой.
Мы шли по улицам, забитым людьми. Это было последнее Рождество Земли, и в воздухе не витало особенного веселья.