Монограмма

Из записей Лиды. (О тапасе, аскетизме.). Ценность и необходимость тапаса может быть осознана только натурой страстной, увлекающейся, греховной. Привлекательность аскетизма возникает из чувства преодоления, борьбы с самим собой. Чем страстнее сансарический человек, тем напряженнее эта борьба и тем полнее счастье победы; чем суровее тапас, тем возвышеннее человек, тем осознаннее его борьба, и тем глубже ее обаяние для личности. Грех, падение, заблуждение — уже несомненное достижение человека ибо есть еще безгрешные и святые и уже безгрешные и святые. Еще безгрешные еще дальше от совершенства, чем преступники. Ведь пока еще безгрешные, пока еще бесстрастные, «тепленькие», как их называл Христос, — эти еще даже не стали грешными и преступными, — как же далеки они от свободы! Очищение, совершенство, освобождение возможны только через падение и заблуждение: чистота обретает свое качество, освободившись от нечистоты. Можно только уподобиться чистоте ребенка, а не остаться им.

№ 104. Настя хорошо рисует, уже маслом. Сидит, высунув от прилежания язычок, подогнув ножку. На присутствующих словно бы и не обращает внимания, не видит. Но тотчас отложит кисть, если заметит, что другим это неинтересно. Не может, чтобы находящийся рядом с ней не занимался ее делом или хотя бы не наблюдал за ним. Лучше согласна сама заняться чужими делами, только бы вместе. Вздохнет, закрутит тюбик, отвернет картонку к стене. Покачает головой, скажет:

— Мама, ты читаешь?

— Читаю, ты же видишь.

— Мамочка, почитай мне из твоей книжки стихи, пожалуйста.

— Это не стихи, не мешай мне, у меня и так мало времени на чтение, — сердится Лида на дочь.

— Мама, когда ты читаешь, мы всегда не вместе.

— Отстань, Настасья, побудь тихо.

— Да, у тебя мало времени читать, а я совсем не умею! Как мне жить? — обидится Настя и горько заплачет.

— Ну хорошо, Настя, давай я тебя немножко поучу, не плачь только.

— Не хочу учиться вашему чтению, чтобы быть отдельно! — топнет ножкой девочка и пойдет спать, ни за что не простит мать до утра.

Наутро, они вместе, книжка забыта, обиды в сторону. Чтение — действительно единственное уединение, в которое мы не берем даже близких, размышляет Лида. Даже себя забываем в нем.

МЕДИТАЦИЯ ЛИДЫ: ШИЛА-АНУССАТИ. Шила-Ануссати — это медитация на морали. Объектом созерцания является нравственное поведение, памятование о собственных добродетелях, чистота и незапятнанность которых должны соблюдаться всю жизнь. В этой медитации утверждается высокий этический идеал, к которому должен стремиться медитирующий и который поможет ему на Пути.

Ученик садится и размышляет по формуле: «Поистине мои добродетели должны быть нерушимы, и незыблемы, чисты, незапятнанны, не тронуты грехом, они восхваляемы мудрыми, они возвышают и умиротворяют, очищают и освобождают, растворяют в себе всякое зло, смягчают страдание и боль, утоляют печаль, склоняют к мудрости, ведут к сосредоточению».

Ученик, посвятивший себя этой медитации, свободен от вожделения, чужд ненависти, он день ото дня возвышает свои добродетели, чист, тверд, благонамерен, благожелателен. Он не знает страха, не знает раскаяния, смело смотрит в будущее, ему не в чем упрекнуть себя, его не упрекают другие. Он всегда видит опасность даже в малейшем нарушении шилы (морали) и поэтому сохраняет свою чистоту в неприкосновенности. Он достигает полноты веры, его лик светел, а ум радостен. Даже если он не достигает Нирваны в этой жизни, он идет в лучшие миры.

Из записей Лиды. Добро, мораль, нравственность не являются самодостаточными и самоценными, да и зло существует не само по себе, а лишь в применении к нашему «я». Нет такого зла, которое можно было бы признать абсолютным и которое не было бы одновременно благом для других. Я же называю злом все, в чем участвует наше «я», что служит делу обнаружения его, — и как часто так называемое «добро» поражено этим червем! Собственно, в так называемом «добре» «эго» участвует даже чаще и охотнее, чем во зле, — стоит ли удивляться поэтому, что у нашего «добра» столь злые последствия? Вещество жизни — не добро и не зло, и только та или иная степень участия нашего «эго» в нем, уровень его напряжения и проявления делают это вещество злом или добром. Чем бы по видимости ни казалось то или другое. «Дао совершенномудрого — это деяние без борьбы», — и означает, наверное, это извлечение нашего «я» из всякой ситуации жизни, всякого нашего чувства, мысли, поступка, эгоизма. Вот когда все, к чему мы бы ни прикасались, становится добром. Ибо «эго» сужает пределы видимого и невидимого мира до самого себя и превращает материю жизни во зло; оно сужает до самого себя даже Бога — и тогда Бог сам становится злом. Освободившись от «я», мы постигнем Создателя и приблизимся к добру. Но совершать добро без «я» почти невозможно и доступно только святым; совершать же зло без «я» невозможно ни для кого и доступно только Богу. Поэтому Он так недоступен нашему разумению: ибо зло и есть добро Бога.