Монохром

– Замри. И не вздумай сплевывать или глотать, – прошипел Гост в самое ухо. – У тебя в горле осколок размером с карандаш.

Хотелось немедленно отхаркнуть острую гадость и заорать: «Сам знаю, пижон ты сраный!» – но я стерпел, понимая, что любое неосторожное движение или произнесенное слово могут привести к нелепой и крайне мучительной смерти.

Зрение еще не вернулось в фокус, но контуры трубы и силуэт Зеленого, прикрывающего меня уцелевшим зеркалом, уже четко проступали на фоне серого пейзажа. «Неужто обошлось?»

Радостная мысль обрушилась на меня, будто ведро воды на иссыхающего в пустыне путника. Но следом внутренний взор заполнило свежее воспоминание о дочери, и на душе потемнело.

В деснах затрепетала боль. Ощущение сочащейся плоти вызвало приток адреналина. В глотке неприятно заклокотало. Голова наклонилась, болтающаяся на шее дыхательная маска уперлась углом в подбородок, на фильтр закапала кровь, скользнувшая струйкой из уголка рта.

– Хлеборезку растопырь! – рявкнул Дрой, наклоняясь ко мне.

Я вскинул голову и постарался отвалить нижнюю челюсть на максимально возможное расстояние. Почувствовал, как стекло впивается в нёбо. От чудовищной вспышки боли перед глазами вновь помутнело.

Дрой стянул перчатку и сунул мне в рот два пальца, остро пахнущие гарью и потом. От тошнотворного позыва у меня глаза на лоб полезли, я автоматически схватился за его локоть, не давая действовать.

– Грабли убери! – прорычал Дрой, пытаясь ухватить скользкий кончик осколка. – Кому сказал, культи прочь, если жить хочешь!

Жить я хотел. Вне всякого сомнения. Но пальцы продолжали сжимать его руку, несмотря на понимание ситуации. Видимо, какой-то древний инстинкт боязни острия был настолько силен, что нутром игнорировался даже здравый смысл. Бывают случаи, когда потроха не сразу слушаются мозга.

Наконец я заставил себя успокоиться. Медленно разжал пальцы, отпустил локоть Дроя и закрыл глаза. Красная муть тут же поплыла во все стороны, а режущая боль с новой силой ударила по нервам.

– Не шевелись, – сказал Дрой, сосредоточенно сопя рядом. – Почти ухватил.

Когда рвотные спазмы больше невозможно было сдерживать и мысленно я попрощался со скотским миром, так нелепо убивающим своего верного подданного, рывок веснушчатого сталкера прервал мои мучения. В хорошем – слава всем Демонам Зоны! – смысле слова.

Полоска зеркала вышла из моего горла, и боль стихла.

Зато кровотечение усилилось. Рот стал быстро наполняться теплым и соленым. Я сплюнул багряные сгустки венозной крови, и меня таки вырвало аккурат на берц стоящего рядом Госта.

– Сначала пятку чуть не поломал, теперь на ботинок наблевал, – вздохнул он, брезгливо стряхивая желчь с подошвы. – Чем тебе моя нога так не угодила, родной?

Я хотел съязвить в ответ, но язык ворочался плохо, и получилось лишь невнятное мычание.

– Держи. – Зеленый протер платком «светляк» и протянул его мне. – Клади в рот – остановит кровотечение. У меня ожоги почти зажили, тебе сейчас нужней.

Небольшой ртутно-зеленый шарик был теплым. Я прижал его языком к располосованному нёбу и жестом попросил «выверт», чтобы радиации не нахвататься. Приложил к щеке, облегченно вздохнул. Уже через минуту раны стали затягиваться, хотя до полного заживления было еще далеко.

Лёвка, прикрываясь зеркалом, подошел к нам и пристально осмотрел меня. Удовлетворенно покачал головой.

– Шево башкой мотаешь? – прошепелявил я, поднимаясь. Он показал глазами на свой искалеченный сустав. – Теперь ты тоже знаком с «миражами». – Да уж…

Меня передернуло. Образ девочки в серых джинсах стремительно стирался из ложной памяти, но я понимал, что до конца он не исчезнет. В каком-то уголке сердца теперь навсегда останутся укоризна, истлевшая в детских глазах, и ее последние слова: «Это будет очень больно, па… Тебе надо было обернуться раньше…» Бр-р-р.

– Коварные штуковины, – понимающе кивнул Лёвка, внимательно следя за моим лицом. – Что видел? Я промолчал. – Сильно ребра болят?

– Терпимо. – Только теперь я обратил внимание на остаточную пульсацию в районе солнечного сплетения.

– Мне пришлось в грудак тебе лупить, чтоб воздух из легких вышибить, – объяснил он. – Иначе бы «мираж» тебя наглушняк извел.

– Дал ты жару, брат, – сердито проговорил Дрой, переламывая пресловутый осколок. – Помнишь хоть что-то? – Не-а. – Сорвался ты, но Гост быстро сориентировался и втащил твою тушку обратно. Сначала вроде казалось, будто эта мерзость и не подействовала: ты даже показал Зеленому на пернатого переростка, да так грамотно, словно предугадал следующее движение. Тот вовремя и пальнул из стрелоплюва – больше не из чего было, я ж не успевал перезарядиться. Но через полминуты проняло тебя по полной. Упер осколок в трубу и стал на него насаживаться – неторопливо так, со знанием дела. Давненько я ничего жутче не видел… Еле успел тебя, дурака, под челюсть схватить. И то вон какой осколочек зажевал.

Дрой подмигнул и широко осклабился. Меня слегка отпустило при виде его дебильной ухмылки. Сердце забилось ровнее. Тиски всепроникающего холода наконец разжались.